Татьяна Курышева - Музыкальная журналистика и музыкальная критика: учебное пособие

Эссе – от французского essai переводится как «опыт», «набросок». То есть это текст, по своим жанровым признакам подобен этюду. Однако, как показывает литературная практика, их общность заключена не в малых объемах (эссеистика подобных ограничений не ставит), но в свободной, подчеркнуто индивидуализированной литературной манере, несущей на себе печать личности пишущего.

Главная особенность эссе – оригинальный взгляд, выраженный в оригинальной форме. Это выделяет и энциклопедическая трактовка жанра: «эссе – жанр философской, литературно-критической, художественно-публицистической литературы, сочетающий подчеркнуто индивидуальную позицию автора с непринужденным, часто парадоксальным изложением, ориентированным на разговорную речь» (СЭС).

Для музыкальной журналистики эссе – благодатная форма, поскольку музыка, трудно переводимая в словесные образы, изначально подталкивает пишущего о ней к поиску неординарных выразительных языковых средств. Эмоциональное, образное или опоэтизированное письмо о музыке тяготеет к жанру эссе. Примером тому может служить и субъективная романтическая критика и, например, многие эпизоды «Симфонических этюдов» Асафьева, литературно-стилистическая самобытность которых очень высока (не говоря о содержательной стороне – исторической базе в анализах, виртуозной художественной интерпретации и аргументированных оценках).

С точки зрения содержания в жанре музыкально-журналистского эссе способны реализоваться разные замыслы: объектом может быть и музыкальное произведение, и исполнение, и творческая личность, вдохновляющая на оригинальную портретную зарисовку, и событие или проблема, влекущие к глубоко личностным размышлениям. Из всех жанров музыкальной журналистики именно эссе наиболее требовательно к мастерству «изящной словесности», оно ближе всего стоит к собственно художественной литературе.

Творческая практика оставила не один образец, допускающий его подобную жанровую трактовку. В качестве возможного примера можно привести миниатюрную публикацию Генриха Нейгауза к 100-летию смерти Пушкина, своего рода эскиз портрета поэта на музыкальном фоне:

…О Пушкине в эти дни сказано, написано и напечатано так много, что вряд ли нужно к этому что-нибудь прибавить. Скажу только два слова об отношении музыканта к Пушкину.

Если музыкант – художник, он не может не чувствовать с той же силой музыку поэзии, с какой он чувствует поэзию музыки. Гармония стиха для него – явление почти еще более чудесное и загадочное, чем гармония чистых звуков, гармония музыкальной речи. Он как бы удивляется, что без специфики музыкальных средств поэт создает самую подлинную музыку.

Осознание общей основы всякого искусства – человеческой мысли – приводит к простому выводу, что искусство вообще едино, никаких особых искусств нет. Все его «виды» имеют общую основу и общую цель. Диалектика вопроса состоит в том, что чем более совершенен данный вид искусства (например, стихи Пушкина), тем менее он нуждается в помощи другого вида и, порождая бесчисленные отклики во всех областях искусства (музыке, живописи, скульптуре и т. д.), остается в то же время непревзойденным образцом, совершенным началом, идеальным прототипом. И поэтому я не могу сравнить (хотя знаю, что сравнивать в этом случае вообще не следует) силу воздействия на меня даже такого чудесного романса, как романс Бородина «Для берегов отчизны дальной», с силой воздействия самого стихотворения Пушкина – без музыки.

Самой совершенной музыкой к стихам Пушкина я считаю романсы Глинки. Музыка здесь является как бы скромной подругой, непритязательной спутницей поэзии, она ничего не навязывает, ни во что не вмешивается, достоинство и обаяние ее – в ее «служебной роли». И все это достигается прежде всего изумительной верностью передачи интонационного начала пушкинского стиха. С этой точки зрения (и не только с этой) лозунг: «вперед к Глинке» мне представляется самым плодотворным для наших молодых композиторов, перелагающих на музыку пушкинские тексты (и, конечно, не только в отношении пушкинских текстов).

Как педагог-исполнитель я не устаю твердить моим ученикам, что музыкант, не воспринимающий поэзии или не развивающий в себе способности к ее восприятию, не может быть полноценным музыкантом и исполнителем. И поэтому имя Пушкина звучит в нашем классе всегда так же, как и имена Моцарта, Бетховена, Шопена… 14

Почему приведенная миниатюра воспринимается как музыкально-литературный этюд-эссе? Во-первых, поднятая тема – Пушкин и музыка – достойна большой работы, однако автор в данном случае не стремится быть ни доскональным, ни всеохватным. Он лишь легкими штрихами намечает возможные «субтемы» (поэт и музыка, музыкальное прочтение стиха, Глинка и Пушкин и многое другое), через которые просвечивает облик гениального русского поэта. Во-вторых, само литературное изложение художественно и импровизационно, как в наброске. В-третьих, это явный музыкально-журналистский текст просветительски-воспитательного характера, что откровенно обнажается в последнем абзаце.

Классический жанр литературного творчества – очерк. Существует даже профессиональное понятие – очеркист. При этом очерк как жанр занимает свое важное место и в собственно художественной литературе, и в журналистике, в том числе и музыкальной. В этом очерк подобен эссе.

Как и в эссе, в очерке существенную роль играет литературно-стилистическая и композиционная сторона. Авторская позиция и индивидуальность пишущего в очерке выделяются во всех формальных параметрах, причем особенно на уровне интерпретации предлагаемых вниманию объектов осмысления. Здесь, при всей серьезности избранной темы, возможны и даже желательны свободный полет фантазии, определенная недосказанность, разомкнутость оценочных постулатов, пристрастный взгляд с какой-то одной, увлекающей автора позиции.

Предметом внимания жанра очерка (как и жанра статьи, о которой речь пойдет далее) могут стать любые значимые объекты музыкальной культуры и жизни: творчество, личность, события и проблемы текущего музыкального процесса.

Например, очерк как повествование, открытое по форме и подчеркнуто личностное по авторской интонации, предстает перед читателем в портретной публикации В. Каратыгина «Клод Дебюсси» (1918). Хотя поводом к написанию послужила смерть великого французского музыканта, это не некролог и не статья, последовательно освещающая экстраординарное явление культуры, но творческий портрет именно в виде очерка. Здесь вольно переплетены облик описываемой личности, колорит эпохи и художественно-философское осмысление того и другого. В тексте много важных музыкально-теоретических и исторических подробностей – автор глубоко «погружен в материал». И при всем этом публикация оставляет впечатление свободного по форме и субъективного по духу размышления музыкального писателя о случившемся. Причем тон задает уже зачин – словесная фреска, разворачивающая перед читателем почти космический облик эпохи: