Константин Коровин - Константин Коровин вспоминает…

Слова Варлаама из пушкинского «Бориса Годунова».

Степан Григорьевич Власов (1858–1919) — певец (бас), артист Большого театра с 1887 года. По словам Теляковского, с появлением Шаляпина на сцене этого театра «все про Власова <���…> сразу и навсегда забыли, и бывшие его поклонники и поклонницы ему изменили» ( Теляковский В. А. Воспоминания. С. 124).

Н. И. Комаровская, знавшая П. А. Тучкова, писала о нем: «Это был известный „цыганоман“, колоритная московская фигура. Говорили, что все наследственные капиталы (а принадлежал он к старинному дворянскому роду) он просадил на цыган. Тучков, человек уже не молодой, сам походил на цыгана, великолепно играл на гитаре, и не было такой цыганской песни, которой он не знал бы» ( Комаровская Н. И. Виденное и пережитое. Из воспоминаний актрисы. Л.; М., 1965. С. 107). Исполняющим цыганские романсы его изобразили Серов в 1886 году и Л. О. Пастернак в 1912 году («Вечеринка у К. А. Коровина»).

Ипполит Карлович Альтани (1846–1919) — главный дирижер Большого театра в 1882–1906 годах. Среди современников Альтани слыл «хорошим музыкантом, но не очень даровитым дирижером» ( Теляковский В. А. Воспоминания. С. 116).

Давид Сергеевич Крейн (1869–1926) — концертмейстер Большого театра с 1898 года.

Бенефис Шаляпина состоялся 16 января 1904 года; см. очерк «Человечек за забором».

Как правило, печать самым восторженным образом расценивала выступления Шаляпина, но когда речь заходила об артисте в быту и о его характере, то нередко высказывались резкие и зачастую оскорбительные замечания.

Алексей Александрович Бахрушин (1865–1929) — купец, основатель театрального музея в Москве (теперь Государственный центральный театральный музей имени А. А. Бахрушина).

Этот эпизод, когда Шаляпин выдавал себя за купца-дровяника, Коровин не выдумал. Он действительно имел место в начале июня 1904 года. По словам Теляковского, публика на пароходе недоумевала, глядя на Шаляпина, «ибо Коровин не мог удержаться от смеха» (запись в дневнике от 31 мая — 2 июля 1904 года // Не издано; хранится в Отделе рукописей ГЦТМ).

Степан Гаврилович Скиталец, настоящая фамилия Петров (1868–1941), — писатель.

Владимир Александрович Сухомлинов (1848–1926) — генерал, военный министр.

За двадцать пять лет до написания этих мемуаров Коровин поведал в очерке «Причуды Шаляпина» о его проектах в отношении Одалар (Заря. М., 1914. № 14. 6 апреля. С. 16–17). Это было одно из первых опубликованных литературных произведений художника, оставшееся до сих пор невыявленным.

Павел Павлович Дягилев (1848–1914) — кадровый военный, с 1894 года — генерал-майор.

Иван Иванович Шишкин (1832–1898) — выдающийся художник-пейзажист.

Юлий Юльевич Клевер (1850–1924) — пейзажист, нередко прибегавший в своих произведениях к шаблонным внешним эффектам. Н. И. Комаровская вспоминает, что однажды в шутку за один вечер Коровин «под Клевера» написал «Оранжевый закат в зимнем лесу» ( Комаровская Н. И. О Константине Коровине. С. 20).

Вальтер Федорович Нувель (1871–1949) — чиновник особых поручений канцелярии министерства императорского двора. А. Н. Бенуа утверждал, что Нувель был «не гласный, но весьма важный и влиятельный участник „Мира искусства“» ( Бенуа А. Н. Возникновение «Мира искусства». Л., 1928. С. 33). Нувель — один из организаторов «Вечеров современной музыки» в Петербурге, на которых исполнялись новинки зарубежной и отечественной музыки. После Октябрьской революции жил за рубежом. Принимал участие в написании книги А. Гаскелла о С. П. Дягилеве (Diaghileff. His Artistic and Private Life. London, 1935).

Дмитрий Владимирович Философов (1872–1940) — критик и публицист; один из ведущих сотрудников журнала «Мир искусства»; двоюродный брат С. П. Дягилева. После Октябрьской революции жил за рубежом.

Василий Васильевич Розанов (1856–1919) — философ, критик и публицист.

Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) — писатель, критик и публицист. Его жена Зинаида Николаевна Гиппиус (1869–1945) — писательница. После Октябрьской революции Мережковский и Гиппиус жили за рубежом, где занимали резко враждебную позицию по отношению к СССР.

В Русских сезонах Дягилева в Париже Шаляпин выступал в «Борисе Годунове» в 1908 и 1913 годах. Успех был невиданный. По словам А. Н. Бенуа, Шаляпин «заставил буквально дрожать весь зал» ( Бенуа Александр . Русская опера в Париже. Окончание // Слово. 1908. № 476. 6 июня). «Шаляпин, — говорилось в одном парижском издании 1913 года, — играет Бориса, поражая силой и разнообразием дивного исполнения: он и снисходителен, и резок, и жесток, и нежен, и властолюбив, и подвержен галлюцинациям. Громадное впечатление оставляет он у зрителя» (Monde artiste // Paris, 1913, 31 mai). Тогда же появилось такое сообщение: «Успех Шаляпина был успех огромный. Но к успеху публики ему не привыкать стать. Но когда после сцены с Шуйским весь оркестр в сто двадцать человек поднялся и оглушительно зарукоплескал Шаляпину, великий артист, видимо, был тронут» (Парижане и «Борис Годунов» // Биржевые ведомости. 1913. № 13557. 16 мая).

По словам самого Шаляпина, «это было необыкновенное театральное событие для Парижа той эпохи»: «Обставлено было представление во всех смыслах пышно. Были замечательные декорации наших чудесных художников Головина и Коровина, костюмы — из императорских театров, приехали хоры, набранные из московских и петербургских трупп» ( Поляков-Литовцев С. Дон Кихот. Из бесед с Ф. И. Шаляпиным // Последние новости. Париж, 1931. № 3882. 8 ноября).

Двадцать лет спустя после этого выступления Шаляпин рассказал об обстоятельствах, при которых «Дон Кихот» французского композитора Жюля Массне (1842–1912) вошел в его репертуар: «Экзальтированный, полный жизни, с какими-то особенно блестящими глазами, встретил меня Массне и сейчас же просил прослушать его новое творение. Это был „Дон Кихот“. Массне сам сидел у фортепьяно и пел все партии. Не скрою, что после III действия, в котором Дульцинея отвергает Дон Кихота, когда придворная дрянь начинает смеяться над этим, по их мнению, старым дураком, после слов возмущения этого простого мужика Санчо-Панчо, после его слов: „Пойдем, святой герой, пойдем скитаться снова!“ — у меня из глаз потекли слезы. А IV акт — смерть Дон Кихота — так меня взволновал, что я расплакался. Это было так трогательно и так все казалось правдивым, что было бы удивительно не заплакать…