Питер Макиннис - Тихие убийцы. Всемирная история ядов и отравителей

Как мы видели в случае летучих мышей с острова Гуам, яды попадают, разумеется, и в организм животных. А бабочки вида данаида монарх, как известно, обожают поедать листья ваточника сирийского, Asclepia syriaca, в соке которых содержится большое количество сердечного гликозида. Этот вид бабочек хорошо переносит его, а вот голубые сойки, которые обычно, видимо, не откажутся пообедать бабочками, именно монархов терпеть не могут, находя их отвратительными на вкус — из-за того, чем именно они питались еще на стадии гусеницы…

Сердечные гликозиды встречаются также в олеандре и в наперстянке, и в них имеется полезное лекарственное вещество — дигиталин. Они относятся к классу карденолидов, но существует и иной разряд, подкласс, известный как буфадиенолиды. Его можно встретить в целом ряде растений из Южной Африки, таких как южноафриканский медовик (Melianthus comosus) и южноафриканские тюльпаны (Homeria spp. ), а также в бриофиллюм ( BryophyUum spp. ), которые все появились в Австралии из Южной и Восточной Африки и с острова Мадагаскар. Его можно также обнаружить в выделениях на поверхности кожи настоящих жаб (Bufonidae), той группы жаб, к которой относится печально известная Bufo marinus, или жаба ага.

Ну, имеется еще краснотелый осиный мотылек из Флориды (Cosmosoma myrodora). Для спаривания им требуется девять часов, а потому любой паук или летучая мышь нашли бы немало возможностей за это самое время с огромным удовольствием полакомиться этой переплетенной собственными объятиями парочкой, если бы самец перед спариванием не пускался на оригинальную уловку: он до отвала наедается ядовитым посконником (Eupatorium capillifolium). Впрочем, нет, не совсем так: он сначала не ест его листья, а, наоборот, изливает из своего рта жидкость, которая растворяет волокна, превращая их в отличный ядовитый суп, который он собирает затем в особый карман у себя на груди. После этого он в безопасности — никто из хищников его не тронет. А вот к самке это не относится.

Вы только представьте себе: чешуекрылый ловелас, с огнем в очах и с защитной емкостью, наполненной ядовитым соком, на своей груди, мечется туда-сюда в поисках своей единственной и неповторимой… И вот, наконец, он обрел ее, но прежде чем приступить к вдумчивой и продолжительной фазе своих (в целом мимолетных) отношений с ней, наш герой обливает и ее своими токсинами, которыми она впоследствии поделится и с яйцами, делая кладку, ведь эти токсины будут защищать еще и их. Ни один паук, ни одна летучая мышь и знать не захочет, где находится подобный освященный токсинами, хотя в принципе и лакомый кусочек…

Токсины могут играть и еще одну роль при спаривании, причем она свидетельствует о той странной логике, которая порой приложима к этому удивительному эволюционному процессу, к этой игре, где все средства хороши, если в результате вид получит больше потомства. В семени самца мушки дрозофилы содержатся химические вещества, похожие, в частности, на токсины паука, — так что они заставляют самку отложить яйца и оттягивают следующее спаривание с другим самцом. Смысл в том, чтобы повысить вероятность получения оплодотворенных яиц вследствие именно этого спаривания, с генами данного самого токсичного самца.

Правда, вот незадача: эти же химические вещества одновременно уменьшают продолжительность жизни самки дрозофилы. Однако самца вовсе не беспокоит это обстоятельство, лишь бы самка отложила яйца, оплодотворенные именно им, а затем уже умерла (именно это ее и ждет). Был проведен очень красивый эксперимент: самцов и самок выращивали в условиях, когда несколько поколений дрозофил оставались «моногамными», и в результате, просто за счет естественного отбора, семя самца перестает быть токсичным! Гены самца получают преимущество от токсичного семени лишь в ситуации опасности промискуитета (то есть беспорядочного спаривания одной самки со множеством самцов), однако при моногамии самец с нетоксичным семенем давал больше потомства от своей единственной самки. При таких условиях цена, которую приходится платить за токсичность семени, перевешивает преимущество, доставляемое этим качеством.

Вы, видимо, уже решили: в нашем мире мало что меньше размером и при этом более смертельно для реципиента, чем токсичное семя самца дрозофилы. Однако лучшие на свете отравители во много-много-много раз меньше, чем это семя. И что еще важнее: от них невозможно скрыться.

Мы, конечно, по-прежнему верим в то, что существуют невидимые существа, способные навредить нам, — те, из-за которых мы болеем, но только называем мы их теперь микробами. Есть, конечно, и другие, практически невидимые существа, из-за которых мы тоже болеем, — беспозвоночные, которые живут за наш счет, распространяя болезни; есть еще и другие — те наносят нам урон своими укусами. Однако микробы делают все то же самое без каких бы то ни было приспособлений. Опасные игры с ядами могут себе позволить даже самые крошечные существа, притом на равных правах с нами — и вот, хотя мы уже, видимо, достаточно поумнели, чтобы не бояться маленьких сказочных человечков, нам все же имеет смысл опасаться этих малюток из-за их токсинов.

Мы привыкли думать, что гигиена возникла не так давно, а между тем взгляните, что говорится о пищевых отравлениях в Прологе к рассказу Повара из «Кентерберийских рассказов» Чосера. Повар только что заявил своим спутникам, что хотел бы, как пишет Чосер, «рассказать один забавный случай и закрутить ту басенку покруче»; и вот что ему на это возразил Трактирщик:

Здесь, разумеется, бросаются в глаза два обстоятельства, о которых говорит Трактирщик: во-первых, было рискованно разогревать пищу, которая могла ведь уже быть испорченной, а во-вторых, мухи каким-то образом играли немалую роль в распространении заразных болезней. Повар же, пеняет ему Трактирщик, имел обыкновение подавать в очередной раз разогретый «дуврский пирог» (что такое Jack of Dover, все еще спорят специалисты: одни считают, что jack здесь — это небольшая щука, щуренок; другие — что это пирог, из тех, что делали в Дувре, но неясно, рыбный или мясной); многие пирожки у Повара «пускали кровь» [139] В оригинале: «For many а pastee hastow laten blood», или, на современном английском: «For many а pasty hast thou letten blood», cm. www.canterburytales.org , от его петрушки у паломников начинало бродить в животе, а по кухне у него носились полчища мух… Если помните, дети бедняги Дункана Гау сделали для него «сандвич с петрушкой», которая на самом деле оказалась ядовитым болиголовом, но у Чосера, по-видимому, речь идет не об этом.