Антон Нестеров - Колесо Фортуны. Репрезентация человека и мира в английской культуре начала Нового века

До нас дошло довольно подробное описание турнира 1584 года, сделанное немецким путешественником Люпольдом фон Виделем: «Около полудня королева и дамы свиты расположились у окна длинного покоя около дворца Уайтхолл, подле Вестминстера. Окно это выходило на ристалище, где должен был проходить турнир. Из залы вниз вела широкая лестница, и вокруг ристалища были места для публики, разгороженные барьерами, так что каждый, уплатив 12 монет, мог стоять там и смотреть. И покуда длился турнир, все, кто желал сразиться, выезжали на арену попарно, притом во время выезда трубили трубы и играли другие музыкальные инструменты. Сражающихся сопровождали слуги в разноцветных одеяниях, однако они не выходили на арену, а ждали по обе ее стороны. Иные из слуг были наряжены наподобие дикарей, или же ирландцев, волосы их были распущены до пояса, как у женщин, у иных были лошади, убранные таким образом, что походили на слонов, иные повозки влекли люди, а иные, казалось, двигались сами; и каждая процессия в этом выезде выглядела одна необычнее другой. Некоторым из благородных мужей сразу подводили их коней, и они пересаживались из повозки прямо в седло, уже одетые в доспех <���…> Когда каждый из этих благородных мужей со слугами достигал ристалища, в седле или в повозке, он спешивался и, стоя у подножия лестницы, ведущей к королеве, а кто-то из сопровождающих его в пышном облачении, хитроумно изукрашенном, всходил по лестнице и обращался к государыне с изящно сочиненными стихами или забавной речью, заставляя Ее Величество и дам свиты смеяться. Окончив же речь, он от имени своего господина подносил королеве дорогой подарок <���…> Затем же рыцари, разделенные барьером, попарно пускали коней в галоп и скрещивали копья <���…> И празднество это длилось до пяти часов пополудни…». [351]

Судейство на рыцарском турнире.Из набросков, выполненных для трактата ГенриЛи о проведении рыцарских турниров. College of Arms MS. М6

Режиссура такого действа требовала немалых сил и фантазии и лежала на Генри Ли. Он, подобно Дон Кихоту (до выхода романа Сервантеса оставалось около тридцати лет), тщательнейшим образом проштудировал рыцарские романы, описания пеших и конных боев и турниров, написал целый трактат о том, как следует проводить турнир и по каким правилам, который и лег в основу празднества в честь Дня восшествия на престол. Он же сочинял для многих участников речи, произносимые ими перед королевой. [352]Кроме того, на Генри лежали еще и обязанности Королевского чемпиона – рыцаря, выезжающего на поле боя во славу королевы. [353]

Строй чувств и воображения той эпохи во многом был сформирован именно этими турнирами с их блеском, стремлением участников «явиться во всей красе», которая обретала форму сложной символической саморепрезентации, многослойной игры со смыслами. Так, в поэме «Полигимния» Джорджа Пила, посвященной турниру 1590 г., описывается выезд на ристалище графа Эссекса:

Особое значение придавалось импрессе – щиту с росписью девизов, с которыми рыцарь выезжал на ристалище. Уильям Кэмден, знаток древностей и старинных обычаев, присутствовавший на турнирах в качестве герольда, писал: «Impressa (как называют сие итальянцы) – девиз, соединивший в себе изображение и Motto, то есть Слово; девиз этот явлен человеком благородным и ученым и призван выразить глубокую мысль, облеченную в причудливый образ, как то делает эмблема <���…> помогая нам постигать смыслы глубинные. Для Импрессы необходимо <���…> чтобы изображение, которое подобно телу, соответствовало Motto – душе, тело животворящей. Тело должно быть исполнено красоты, а слово, дающее ему жизнь, произнесено на иностранном языке и исполнено мудрости, и притом – быть кратким и соответствовать образу, не слишком темным, не слишком очевидным и взывать к нашему пониманию, выражено же может быть полустишием или частью стиха». [355]

Своей импрессой для турнира 1590 г. Эссекс избрал латинский стих: «Par nulla figura dolori» («Нет образа, [чтобы] выразить скорбь»). [356]Импресса эта сохранена для нас в книге эмблем Генри Пичама «Британская Минерва» и сопровождается стихотворным текстом:

С одной стороны, все это выражало скорбь по Филипу Сидни, с которым Эссекса связывала дружба – столь тесная, что на смертном ложе Сидни просил друга женится на его вдове, [358]леди Френсиз Уолсингам, и стать отцом ребенку, которого она в тот момент носила в своем чреве. Через полгода Эссекс сочетался браком с вдовой поэта, но при этом продолжал жить в своем поместье, а леди Френсиз переехала жить к отцу. Однако в апреле 1590 г. тот скончался, и вышло наружу, что леди Френсиз беременна. Эссекс признал ребенка, объявив, что он и леди Френсиз связаны узами брака, вызвав тем настоящий гнев королевы. [359]Супругам было запрещено появляться при дворе, и для Эссекса турнир 1590 г. стал возможностью вымолить прощение у Елизаветы. То, как Эссекс обставил свое появление на турнире, должно было показать королеве: он скорбит и об ушедшем друге, и о своей опале. Вокруг Сидни к тому времени уже сложился настоящий культ: рыцарь, поэт, идеальный придворный – он стал образцом для подражания, и столь глубокая верность памяти друга не могла не тронуть сердца всех, кто помнил Сидни, на что Эссекс и рассчитывал. Вскоре он, в отличие от Френсиз Уолсингам, был прощен.

Импресса графа Эссекса на турнире 1590 г.(Henry Peacham. Minerva Britanna, or a Garden of heroical devices… London, 1612. P. 114)