И. Бражников - Русская литература XIX–XX веков: историософский текст
- Название:Русская литература XIX–XX веков: историософский текст
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Литагент «Прометей»86f6ded2-1642-11e4-a844-0025905a069a
- Год:2011
- Город:М.
- ISBN:978-5-4263-0037-8
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
И. Бражников - Русская литература XIX–XX веков: историософский текст краткое содержание
В монографии предложено целостное рассмотрение историософского текста русской культуры начиная от первых летописей до литературы XX в. В русском историософском тексте особо выделены эсхатологическое измерение, являющееся его ключевым параметром, и скифский сюжет, в котором наиболее тесно и показательно переплелись главные темы литературы и общественной мысли России Нового времени.
«Скифство» синтезировало русскую культуру Х–XIX вв., преодолело ее роковую полярность (западничество – славянофильство). Одно только это обстоятельство делает скифский сюжет магистральным в культуре первой четверти XX в.
Автор исследования приходит к заключению о том, что русская литература историософична. Вплоть до XX в. русская историософия не конструируется, но составляет единый историософский текст, который является неразрывной частью христианской эсхатологии. Общая смысловая динамика историософского текста: от эсхатологической идеи богоизбранности Русской земли через историософию Третьего Рима к усилению эсхатологического напряжения к концу XIX в., которое разрешается революцией. Революция – это апокалипсис (откровение) русской истории, смысл которого предстоит еще осознать. Книга адресована филологам, культурологам, преподавателям русской литературы и отечественной истории, студентам, а также всем интересующимся русской культурой, литературой XX в., интеллектуальной историей России.
Русская литература XIX–XX веков: историософский текст - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
2.8. Романтический скиталец и скифы
В контексте нашего исследования были бы небесполезны некоторые этимологические разыскания. Считается, что СКИФ происходит от греческого Σκυθης, но в греческом это слово заимствованное, восходящее к иранскому корню. Никаких производных от него (кроме касающихся собственно скифской тематики) нет. В качестве гипотезы лишь можно рассматривать слово σκυθρον – угрюмый – признак или состояние, которое, по всей видимости, ассоциировалось у древних греков со скифами. Совершенно новыми оттенками значения заиграет это слово в романтической литературе, став характеристикой героя. (Ср. у Блока: «Простим угрюмство– разве это // Сокрытый двигатель его?» )
В русский язык Нового времени словоформа «скиф» входит поздно – в словаре Даля ее еще нет. Зато есть древний корень СКИТ, который обычно производят от греческого, но против этого говорит множество форм данного слова (присутствующего, кстати, и в югославянских языках), их свободное образование и разветвление, чего, как правило, не бывает с заимствованными корнями. Ср. у Даля: « Скиток м. пустынь, общая обитель отшельников, братское, уединенное сожительство в глуши, с отдельными кельями… приноровлено ко глаг. скитаться».
Объяснение Даля выглядит наивно: даже если, допустим, существительное скит «приноровлено» к русскому глаголу, то откуда тогда у этого глагола мог взяться такой корень?
«Скитник, -ница, скитянин, скитарь, пустынножитель, обитатель, -ница скита; | Муж ревнив, поп глумлив, свекор сердит – пойду в скит! В скитах, да в тех же суета . Скитный, ко скиту, строению, обители относящийся. Скитные хижины. Скитский, ко скиту принадлежщ. и им свойственный. Скитская жизнь, отшельническая. Скитские угодья. Скитничий, -ческий, скитский. Скитничьи обычаи. Скитническое братство. Скитничать, отшельничать, пустынножительствовать».
Таким образом, скит в значении уединенное место скорее всего этимологически связан и со «скитаться» , то есть бродить-прятаться. Это практически не вызывает сомнений. Но можно предположить и следующее: корень скит несет воспоминание о скиф ской – вольной, отшельнической, «скитальческой» жизни. Разумеется, это воспоминание уже переосмыслено христианской (а в XIX в. – романтической) традициями. Итак, скитаться = скифствовать .
Подобное предположение, как мы помним, высказывал еще В. К. Тредиаковский 167. Он, правда, считал, что само название скифов у Геродота произошло от русского слова «скитания», что, по мнению Василия Кирилловича, отражало их кочевой образ жизни. Но если другие упражнения Тредиаковского в духе «народной этимологии», вроде «массагеты – местогеты», не представлялись убедительными уже для современников первого русского филолога, что отмечает А. А. Нейхардт 168, то данный пример, в свете дальнейшего, безусловно, заслуживает внимания.
Интересный разворот одной из словоформ, образованной от СКИТА, находим в словаре Д. Н. Ушакова: СКИТАЛЕЦ, скитальца, м. (книжн.). Человек, который постоянно скитается, не находит себе места в жизни. В Алеко Пушкин уже отыскал и гениально отметил: несчастного скитальца в родной земле. Достоевский. СКИТАТЬСЯ, скитаюсь, скитаешься, несов. (книжн.). Странствовать, путешествовать, вести бродячий, неоседлыйобраз жизни. Скитаться по белу свету. Да расскажи подробно, где был, скиталсястолько лет . Грибоедов. Без любви, без счастья по миру скитаюсь . А. Кольцов. С той поры мужик скитается, вот уж скоро тридцать лет . Некрасов. || Ходить, бродить, бывать во многих местах. Я скитался по большим почернелым комнатам . Герцен.
Сам подбор имен и цитат здесь очень характерен. Во-первых, мы встречаем слово «скиталец» применительно к пушкинскому Алеко, и называет его так Достоевский в своей лекции, посвященной проблеме русской идентичности, понимаемой им как «всемирная отзывчивость». Далее скитальчество определяется через странствия, бродяжничество, кочевой образ жизни. Это напрямую отсылает к «скифству», с одной стороны, и к русской традиции странничества – с другой, причем второе можно таким образом вполне рассматривать как продолжение первого в новых исторических условиях. Таковы калики перехожие, сказители былин – носители одного из архетипических образов русского человека.
Следующий аспект скитальчества – уже предромантический: он задан Грибоедовым в «Горе от ума», где это самое «скитался» адресовано Чацкому от представителя «оседлой» «мещанско-аристократической» московской культуры.
У Кольцова видим естественное совмещение традиционного русского странничества с романтической традицией; Некрасов усиливает в скитальчестве аспект «страдания», и такое расширение смыслового поля делает эту черту народной, национальной. Так понимаемое скитальчество становится одной из важных черт народнической идеологии: поэтому скитается по Руси молодой Горький (один из продолжателей скифского сюжета в литературе XX в.), поэтому же один из писателей его круга берет псевдоним «Скиталец». Здесь скиталец – не только странник, но и «страдалец» за народ.
О значении «скитаний» в жизни и творчестве А. И. Герцена мы поговорим особо (2.10.).
Все вышесказанное подводит нас к заключению, что даже если наша гипотеза о родстве или даже идентичности корней скиф и скит неверна, то тогда при отсутствии изначального родства этих корней, скиф, скит и скитаться должны были сблизиться до полного отождествления в общем романтическом контексте, сложившемся к середине XIX в. Таким образом, неудивительно, что еще одним из важных истоков «скифства» XIX–XX вв. становится романтическая концепция человека, воплотившаяся в образах героя-скитальца и странника. Историю нового русского скифства с полным правом можно было бы начать не только с Наполеона, но и с Байрона, давшего образцы для романтических поэм Пушкина и Лермонтова.
2.9. «Скифство» как «почвенничество» («Родина» М. Ю. Лермонтова)
Общеизвестно, что в творчестве Лермонтова нашли самое широкое (и, возможно, поэтически совершенное) воплощение романтические мотивы странничества, скитальчества, поиски Родины. Понимание «родимого», «отеческого» пришло к Лермонтову отнюдь не сразу. В начале творческого пути (и вплоть до «Песни о купце Калашникове») Лермонтов всецело остается в рамках романтического мифа. Романтику Лермонтову поначалу трудно признать какое бы то ни было место на земле своей отчизной, ведь истинная отчизна – на небесах.
Эта мысль отчетливо прослеживается в стихотворении «Родина». И если первая часть как бы говорит «нет» романтическому и официальному патриотизму, то вторая, программная часть стихотворения говорит «да» Родине, осмысляемой именно в контексте скифского сюжета. Родина для Лермонтова не государственная мощь, не кумир, не предмет для ложной гордости или слепого поклонения. Это, прежде всего, – пространственная бесконечность, бескрайность, ширь, по которой можно свободно двигаться, странствовать, перемещаться.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: