Вадим Руднев - Логика бреда

2. Бессознательное нарративно. Соматическая часть бессознательного говорит: «Поверни налево!» «Открой холодильник!» «Остерегайся злой собаки!» «Пора обедать!» «Что-то спать хочется», «Этого мужика я завалю одной левой», «Какая красивая тетка!» «Много будешь знать – скоро состаришься». Психическая часть бессознательного говорит: «Финал Девятой симфонии Бетховена представляет собой дизъюнктивный синтез различных музыкальных жанров»; «Отче наш, сущий на небесах, да святится Имя Твое»; «Я вождь земных царей и царь Ассаргадон»; «Его любимые художники – Эль Греко и Магритт»; «Я так тебя люблю, что готов отдать свою жизнь за тебя».

3. Бессознательное говорит (см. также пункт 2). Возможно, бессознательное не столько структурировано как язык, сколько формирует сам язык, поэтому очень вероятно, что появление человеческого языка есть следствие появления бессознательного.

4. Бессознательное семиотически неопределенно. Этот тезис как будто противоречит пунктам 2 и 3. Как бессознательное может говорить, если оно семиотически неопределенно? Очевидно, как сновидение или вербальная галлюцинация. Как и последние, бессознательное может быть представлено как странный объект [76].

Как же бессознательное формирует язык и речевую деятельность? Очевидно, при помощи бессознательной наррации (см. ниже).

5. Бессознательное формирует желания. Если психоанализ Фрейда полагал, что бессознательное существует в режиме принципа удовольствия, а сознание – в режиме принципа реальности, то с упразднением понятия сознания мы должны констатировать, что человек продолжает всю жизнь пребывать в режиме принципа удовольствия, а принцип реальности – это такая же фикция, как сознание и согласованный бред. Об этом прежде всего говорит универсальность аксиологической модальности, которая пронизывает все остальные модальности: «Иди в магазин (а то будет плохо!)», «Не притрагивайся огню, а то будет плохо!», «Посмотри этот фильм – и будет хорошо».

6. Бессознательное может быть индивидуальным и коллективным. Фрейд связывал индивидуальное бессознательное прежде всего с вытеснением плохих содержаний из сознания. Но если сознание – фикция, то вытеснять не из чего. Бессознательное индивидуальное – хранилище микросцен, влияющих на дальнейшее поведение человека (см. ниже главу «Микросцены»). Коллективное бессознательное является проводником архетипов. Причем, как показали исследования учеников Юнга, архетипом может быть практически любой объект. В целом можно сказать, что коллективное бессознательное – это культура как система странных объектов, а индивидуальное – это реальность как агломерат странных объектов. В определенном смысле можно также сказать, что индивидуальное бессознательное – это бессознательное невротика, а коллективное – психотика.

7. Полное бессознательное является синтезом индивидуального и коллективного бессознательного. В новой модели бессознательного полное бессознательное представлено как система, состоящая из большого и малого зеркал (коллективного и индивидуального бессознательного), взаимно отражающих друга друга. По-видимому, это и есть то, что мы привыкли называть реальностью.

Означает ли сказанное в предыдущих разделах, что все, что мы говорим и делаем, исходит из бессознательного и (в более заостренной форме) что все это говорит и делает наше бессознательное?

Приведем первый попавшийся пример. Муж: «Пойдем в кино?» Жена: «Пойдем». Пример не совсем удачный в том смысле, что кино a prioi тесно связано с бессознательным. Кино, как заметили еще в начале XX в., похоже на галлюцинацию, его главное свойство, по Славою Жижеку, – формирование желания. Чем примитивнее кино, тем больше оно работает на согласованный бред, чем утонченней – тем активнее оно работает на бред подлинный.

Еще раз хочу подчеркнуть, что слово «бред» постепенно в этой книге стало употребляться совсем не в том значении, как оно употребляется в клинической практике. Бред – это, скорее, синоним жизни в духе Кальдерона: «Что это жизнь? Это только бред». Тем не менее, если сознания не существует, получается, что именно бессознательное говорит: «Пойдем в кино», а другое бессознательное ему отвечает: «Пойдем». Здесь прежде всего вызывает сомнение пункт, в соответствии с которым бессознательное не определено с семиотической точки зрения, что в нем нет ни знаков, ни денотатов, а есть только чистые смыслы. Как же мы тогда говорим, что полное бессознательное – это и есть реальность?

За 30 лет работы я сформировал три модели реальности: 1) это сложнейшая семиотическая система; 2) это поток галлюцинаций (странных объектов); 3) это зашифрованная наррация.

Если бессознательное говорит «Пойдем в кино (посмотрим, как там коллективное бессознательное)», то это больше подходит к «галлюцинаторной модели». Но она ведет к онтологическому нигилизму [77]и поэтому нам в данном случае не подходит. Если бессознательное говорит в духе первой модели, то это не бессознательное, поскольку бессознательное – не семиотическая система. Остается «новая модель реальности», нарративная онтология.

Реальность – это система зашифрованых нарраций. Итак, бессознательное мужа говорит бессознательному жены: «Пойдем в кино?», и бессознательное жены соглашается. Что здесь зашифровано? Раз мы этот пример придумали, то надо придумать к нему и контекст, поскольку «означающее отсылает к другим означающим» (не будем забывать этот тезис Лакана).

Контекст первый: бессознательное мужа очень устало от работы и хочет развеяться. Так Витгенштейн после напряженных лекций больше всего хотел пойти в кино:

После лекций Витгенштейн всегда бывал в изнеможении. Он также испытывал чувство отвращения: он был недоволен и тем, что он говорил, и самим собой. Очень часто сразу же после окончания занятий он шел в кино. Как только его слушатели со своими стульями направлялись к выходу, он умоляюще смотрел на кого-нибудь из своих друзей и тихо говорил: «Пойдем в кино?» По пути в кинотеатр Витгенштейн обычно покупал булочку с изюмом или кусок пирога с мясом и ел их во время сеанса. Он любил сидеть в первых рядах, так, чтобы экран занимал все поле зрения. Это было необходимо ему для того, чтобы полностью отрешиться от мыслей о лекции и избавиться от чувства отвращения. Однажды он прошептал мне: «Это действует, как душ». Во время фильма он был собран и не отвлекался. Он сидел, сильно подавшись вперед, и почти не отрывал глаз от экрана. Он не комментировал происходящее и не любил, когда это делали его спутники. Витгенштейн хотел полностью погрузиться в фильм, сколь бы заурядным и неестественным он ни был, чтобы голова хотя бы на время освободилась от мыслей, которые преследовали его и не давали покоя [78].