Ольга Порошенко - Оптимистическая трагедия одиночества

На основе теоретических выводов М. Бубера можно проанализировать нашу современную ситуацию. Парадоксальное положение человека в тоталитарном государстве – одновременно и в качестве «винтика в огромном механизме» и одиночки, остающимся чужим и другим, и себе – это наше прошлое, цепко держащее нас в своих «отеческих» объятиях. Но и в будущем, которое ныне представляется далеко не в розовых тонах, также будет проживать новый, пусть и модифицированный «человек-одиночка». Одиночество сейчас является животрепещущей проблемой любого социума – и крупного города, и маленького села (в особенности «вымирающих» деревень). Урбанистические ритмы густонаселенного города диссонируют с внутренним самочувствием человека, отторгают его от переплетающихся потоков городской жизни. Конечно же, социальное одиночество сильнее проявляется в городах, где социальные связи имеют сложный и разветвленный характер, при котором выпадение «отдельных звеньев» остается неизменным и быстро восполнимым. Одиночество в городе, в частности, бросается в глаза контрастом непрерывного городского движения и чувства внутренней выключенности человека (при вынужденном внешнем подражании общепринятым поведенческим стереотипам и нормам). Человек чувствует себя одиноким, автономным, общее движение может угнетать его своей хаотичностью и принципиальным отсутствием глубинной логики, либо своей «заведенностью», что вызывает мысль о трансцендентных и непостижимых внутренних механизмах, ускользающих от понимания. Общество неуклонно движется по пути превращения в толпу безымянных одиночек», – писал М. Маклюэн [95]. Современный одиночка предстанет как человек, утративший свою индивидуальность и обретающий успокоение, заняв место в толпе – родной стихии подобных «анонимов» – «одинокой толпе» Д. Рисмена [96]. С его точки зрения, индивиды, «ориентированные на других», обособлены от своего истинного «Я», своих чувств и своих ожиданий. Личность может приобрести синдром обеспокоенности и чрезмерную потребность в пристальном внимании к себе со стороны других людей, которая иногда удовлетворяется не полностью. Члены нашего «направленного во вне» общества образуют «одинокую толпу» (тема «фланера» в постмодернизме).

Эффективная деятельность в нашем мире все настойчивее требует отказа от того, что составляет ядро личности, хотя мы и знаем, что наша «способность эффективно действовать» связана с ощущением собственной личности и даже является ее показателем. В современном мире индивидуум выныривает из анонимности, которая присуща жизни в этом мире, чтобы быстро выполнить какую-то деловую или общественную роль, меняющуюся от случая к случаю. В том, что начинает обретать ценность личность, способная отказаться от самой себя, и состоит трагизм положения современного человека, превращающегося в «пластическую личность», в полое существо. Э. Фромм в «Бегстве от свободы» (1941 г.) рассматривает «авторитарный характер» как особенность «садомазохистской личности», тяготеющей к авторитарности. «Человек восхищается авторитарностью и склоняется к подчинению ей, но в то же время он сам хочет быть авторитарным и подчинять себе других» [97]. Одинокая и подавленная «авторитарная личность» мечется между сладкими грезами и взрывоподобной жестокостью, тем самым вытесняя из сознания грехи конформизма. По Фромму, именно «автоматический конформизм» представляет собой один из механизмов спасения от неосознаваемого страха одиночества, бессилия – «решения, которого большинства нормальных индивидуумов находят в современном обществе» [98]. Оно состоит в утрате самого себя, усвоении стереотипов, предлагаемых моделями культуры, и превращении в такого индивида, каким его ожидают увидеть другие. Фромм особо отмечает, что положение о том, что «нормальный» способ победить одиночество – это стать автоматом, противоречит «одной из самых распространенных идей о человеке в нашей культуре» – идее о свободе мышления и поступков большинства людей, основанной на искренней вере индивидуумов в субъективное происхождение их мыслей, чувств, желаний – опасной иллюзии, как считает Фромм, мешающей изменению исторических, социальных условий, ответственных за такое положение.

Существует одинокий человек, выносящий свои страхи и удачи «вовне», находящий уединение среди одиночек – среднестатистических граждан, обтекаемых, как морские камешки, сглаженные потоком толпы. Такой одиночка лишь смутно чувствует опасность индивидуального одиночества, запустение души, остро ощущаемое, когда он остается наедине с собой, а потому он панически бежит от опасности в объятия унифицированного мира. Не раз отмечалось, что конформизм и индивидуализм – это вовсе не противоположности, а взаимодополняющие характеристики «частичного» человека, воспринимающего коллективность в качестве внешней враждебной для себя силы, с которой нужно либо слиться, либо бороться в индивидуалистическом протесте. Тема свободы своеобразным образом преломляется в проблеме одиночества. Сартр пишет, что цена свободы – это одиночество. Как индивид ответственен за свою свободу, так же он ответственен и за свое одиночество. С одной стороны, в одиночестве заключена нравственность, ибо я один и ответственен по отношению к себе. С другой стороны, индивид не ответственен за бытие ответственности, так как она принадлежит свободе. Личность ответственна за функциональную свободу своего сознания, за создание своей сущности, за свой конкретный выбор в рамках той свободы, которая является структурой сознания. Личность становится личностью только в результате серии таких одиноких действий, то есть одиночество находится внутри всех выборов (действий) личности, и не может быть ею (личностью) преодолено. Наоборот, это одиночество усугубляется потому, что личность должна «создавать» себя как можно яснее и категоричнее, чтобы быть «оригинальным образцом» в отличие от остальных. Сартр помещает этику и одиночество в сущностно – эгалитористский контекст.

Ницше видит высокую мораль самости в преодолении негативного одиночества (loneliness) и трансформации его в творческое позитивное одиночество (solitude). Примером своей жизни Ницше доказал моральность уединения и был назван аристократом одиночества. В одиночестве заложена основная человеческая ценность – тяга к целостности. Каждая историческая эпоха предлагает свою форму целостности (цивилизация, средства масс-медиа, культурные формы и т. п.). Основная причина этой тяги – метафизическая отдаленность индивида. Для современного человека объекты мира лишены всякой взаимосвязи и продолжительности. Мир объектов выглядит как нереальный или даже ирреальный. Мир непредсказуем. Дезинтеграции мира объектов соответствует внутренняя фрагментарность индивида. Где же то место, в котором личности и вещи способны существовать интимно – значимо и связаны стабильно и ясно? На протяжении человеческой истории эту целостность искали в мифологии, искусстве, религии, науке, философии. Каждая из этих культурных форм на какое-то время «облегчала» переживание одиночества человека, но только философия всегда «усугубляла» его.