Елена Игнатова - Загадки Петербурга II. Город трех революций

30 октября в бою под Пулковом сошлись защитники революционной демократии и большевистской власти. П. Н. Краснов вспоминал, что обстановка перед началом боя напоминала военные маневры: противники заняли позиции вдоль русла реки Славянки, на Пулковской горе встали отряды красной гвардии, по флангам — матросы; в отдалении были видны группки любопытных, собравшихся посмотреть на сражение, среди них иностранные наблюдатели. Но едва заработала артиллерия Краснова, иллюзия маневров кончилась — после первых залпов шрапнели солдаты гарнизона и красногвардейцы обратились в беспорядочное бегство. Сотня оренбургских казаков Краснова при виде отступления противника без приказа и поддержки артиллерии бросилась в сабельную атаку, но отступила под пулеметным огнем матросских частей. Потери в сотне были невелики, но «морально, — вспоминал Краснов, — эта неудачная атака была очень невыгодна для нас: она показала стойкость матросов. А матросы численностью более, нежели в 10 раз, нас превосходили» [4]  По сведениям большевиков, в бою участвовало три тысячи матросов. .

Неудачная атака оренбуржцев изменила настрой обеих сторон, и бой продолжился до сумерек, пока у артиллеристов Краснова не подошел к концу запас снарядов. Он дал приказ отходить, и отряд в строевом порядке, с артиллерией и обозом, двинулся к Гатчине, противники не пытались его преследовать. Позднее каждая из сторон изрядно преувеличивала потери противника и преуменьшала свои, но, судя по реакции иностранных наблюдателей, пулковская баталия оказалась не слишком кровопролитной. «Да разве это гражданская война? — разочарованно сказал французский офицер журналисту Джону Риду. — Это все, что хотите, но только не бой». Верно, это не гражданская война, и бой под Пулковом был не решающим сражением, а пробой сил противников, и отход войск Краснова не означал их поражения или разгрома. Но после этого стало ясно, что с такими силами Петроград не взять, и в ночь на 31 октября из Гатчины была отправлена телеграмма в действующую армию с просьбой прислать «хотя бы по одному пехотному полку от ближайших армий и возможно срочно… курьерскими поездами доставить эшелоны в Лугу и Гатчину». Но уже на следующий день в штабе Северного фронта получили другую телеграмму из Гатчины с сообщением, что «гражданская война закончилась примирением сторон и что немедленно должны быть прекращены всякие враждебные действия, а также приготовления к таковым и передвижение идущих в Петроград эшелонов».

Что же произошло за это время? Угрозы гражданской войны страшились все, поэтому 31 октября в Смольный явилось несколько делегаций с требованием немедленно начать переговоры о перемирии. Положение большевиков было критическим, ведь стало известно, что в Гатчину вызвано подкрепление с фронта, а полки петроградского гарнизона больше не желали сражаться. Но в то же самое время началось брожение в отряде Краснова: после вчерашнего боя здесь ждали наступления большевистских войск, и казаки, не дожидаясь подмоги с фронта, потребовали от Краснова начать переговоры о перемирии. Утром в Гатчинском дворце состоялся военный совет с участием Керенского, офицеров штаба Краснова, представителей Комитета Спасения Родины и Революции, а также Совета казачьих войск; позже Керенский вспоминал, что «все военные, без исключения, были единодушны: для выигрыша времени нужно сейчас начать переговоры — иначе нельзя ручаться за спокойствие казаков». Предложение о начале мирных переговоров было отправлено в Петроград, и это стало такой неожиданностью для большевиков, что они, по свидетельству Г. Е. Зиновьева, заподозрили «военную хитрость со стороны наших врагов». Действительно, в штабе Краснова рассчитывали таким образом выиграть время до подхода подкрепления, а у Керенского была своя «военная хитрость» — еще до военного совета для него тайно приготовили автомобиль на случай бегства, потому что прошел слух о намерении казаков выдать его большевикам.

Однако судьба революционной демократии решалась не на военном совете, а на собрании солдатских комитетов корпуса, где Краснова попросили составить текст мирного соглашения, потому что для казаков что Керенский, что Ленин — одна петрушка, а надо возвращаться на Дон, где, говорят, собирает отряды атаман Каледин. Вечером 31 октября казачья делегация выехала для мирных переговоров в Царское Село; замечательно, что в это же время и с той же целью в Царское прибыла делегация Петроградского военно-революционного комитета, отправленная по настоянию полков гарнизона. Обе стороны собирались договариваться о мире, но если в гатчинской делегации были младший офицер и два казака, то петроградскую возглавил член ПВРК матрос П. Е. Дыбенко. Парламентеры протолковали всю ночь; казаки говорили, что, если большевики вздумают наступать на Гатчину, они и примкнувшие к ним добровольцы будут стоять насмерть, а Дыбенко заверял их, что в Петрограде хотят только мира. Казаки хотели вернуться на Дон с оружием, артиллерией и лошадьми, и Дыбенко обещал, что их отправят туда специальными эшелонами. У матроса тоже были пожелания, и главное из них — «передать Керенского в распоряжение революционного комитета для предания гласному суду». Казаки обещали подумать, и ранним утром 1 ноября обе делегации приехали в Гатчину. К этому времени ни Керенского, ни ряда других участников военного совета здесь уже не было, верховный главнокомандующий тайно уехал накануне днем, переодевшись в матросскую форму. В Гатчинском дворце остались офицеры корпуса Краснова, они ждали решения войскового комитета, потому что, по предложению Дыбенко «обойтись без генералов», их на переговоры не допустили.

Собрание войскового комитета продолжалось шесть часов, и наконец, после шумных споров и взаимных уступок договор о мире был составлен. Дыбенко вспоминал, что он намеренно тянул время: «Нужно, с одной стороны, выиграть время до подхода отряда моряков, чтобы Гатчину захватить врасплох, с другой — без промедления, до прибытия ударников, захватить Керенского». С Керенским дело сорвалось, зато остальное вышло как нельзя лучше: едва переговоры завершились, к гатчинской заставе подошел Финляндский полк под белым флагом, но в боевом порядке и с артиллерией. Делегаты большевиков заявили, что им надо сообщить о заключенном мире в Смольный, и немедленно уехали в Петроград, а казаки почти сразу поняли, что они обмануты. Вечером Краснов сообщал в штаб Северного фронта: «Настроение очень тревожное… Отношения с большевицкими войсками полны взаимного недоверия. Мы ими окружены и стоим под охраной двойных караулов — наших и их… Сейчас солдаты обезоруживают казаков». Краснова и его офицеров арестовали и увезли для допросов в Петроград, но вскоре освободили. А в то время как в Гатчине разоружали и арестовывали, вызванное подкрепление с фронта уже прибыло в Псков; по донесению в ставку, там 1 ноября «с часу дня прошли первые эшелоны 3-й Финляндской дивизии и 35-й из 17 корпуса». К вечеру в Псков прибыл ударный батальон, ему пришлось задержаться, чтобы разогнать местный ВРК, но «батальон объявил, что он это поручение исполнит, прося, по возможности, отпустить их в Гатчину 2 ноября ночью». Однако помощь, как известно, запоздала.