Светлана Адоньева - Традиция, трансгрессия, компромисc. Миры русской деревенской женщины

— Вот вы говорили, что из дому нехорошо уезжать, нам вот говорили, что если переезжаешь, то вроде есть какой-то доброходушка? [121]

– Чего? – отзывается собеседница, не разобрав невнятно заданный вопрос.

– Доброходушка.

– А!

Выдержав паузу и не дождавшись положительного ответа, вторая девушка задает общий вопрос:

– Это кто?

– А я его не видела.

Из диалога видно, что Вера Игнатьевна услышала первый вопрос, но не отвечает на него, поскольку не имеет личного опыта видения . Когда вторая собеседница-студентка вновь задала ей тот же вопрос, Вера Игнатьевна отвечает на него рассказом о практике, принятой на Покров (14 октября) – день, который отмечает начало зимы. В канун Покрова скот загоняют на зиму в хлев и дают последний сжатый сноп сена, чтобы «они были сыты и здоровы» в течение всей зимы. По правилам симпатической магии сена дают больше, чем животные могут съесть, – чтобы еды хватило на все время [Баранова 2002: 437]. Вера Игнатьевна продолжает: «Я дак не видала доброходушку, дак я не могу и сказать. А есть видали, закармливали. Скотина была, вот доброходушка скотине давал, сено прибавлял. А я не видала дак. А это вот так, как ангела, так доброходушку просим». Таким образом, она подтверждает опыт других («люди видели»), но тут же переходит от примера к правилу: «они закармливают» скотину. Ссылаясь на свой собственный опыт – речевую практику обращения к доброходушке на Покров, она говорит об общем веровании: доброходушка заботится о скотине. Общение с доброходушкой на Покров значимо только для тех, кто держит скотину. И Вера Игнатьевна начинает использовать множественное число первого лица («это как если мы ангела попросим»), чтобы пояснить эту практику посредством примера коммуникации, вероятно, более известной ее собеседницам.

– …скотину вот в Покров, на Покров, на Покровской неделе закармливают, дак доброходушку да доброходницу просят.

– Доброходница – это его жена, что ли?

– Да. Да-да, хозяйка.

– А дети у них есть?

– А вот этого нет, не говорят.

– А как просите-то?

– Как просят? Батюшка-доброходушка и матушка-доброходница, ходите, пойте, кормите матушку-скотинку, кормок <���нрзб.> ладьте, гладьте, чтобы выпустить. На меня, на кормленщицу, не надейтесь. Вот просто. Во все три уголка поклонятся. А топерь скотины дак никого нет, дак топерь не надо ни закармливать, ничего не надо.

Из объяснения, которое дает Вера Игнатьевна, следует, что ей больше не нужен контакт с доброходушкой: она больше не держит скотину. Она – старуха , пожилая женщина, ее статус предполагает передачу магических знаний и навыков младшим, которым это знание может пригодиться.

– А закармливают чем?

– Ну вот это и закармливают, да.

– А дают что-то, еду какую-то?

– А дают. Вот после этого возьмут кусочек хлеба, посолят и вот это переговорят, и всем понемножку дадут, а потом корму дают, вот. Вот и закармливают. Корм ладят в этот день получше, чтобы посытее были.

Интервьюер обращается к семантике именования духа – доброходушка (добро + ходит):

– А доброходушка только у хороших людей, в хорошей семье?

– Ну, все равно, скотина есть, говорят, все равно в каждом дому, говорят, доброходушка есть, дак, да. Домовой это, домовой просто вот сказать, домовой.

Поняв, чем мотивирован вопрос, Вера Игнатьевна дает доброходушке другое имя, свободное от избыточных коннотаций.

– Домовой?

– Да, да, домовой. В каждом дому, говорят, есть…

В этой части интервью Вера Игнатьевна снова обращается к общим нормам социального мира: «домовой» – это персонификация порядка домашней жизни, образ нормальной жизни дома как социального механизма. Дальше в разговоре исследователь уточняет: «Он (доброходушка/домовой) относится не к человеку, а к дому, правильно?» При этом очевидно, что для информантки человек и его дом – одно целое. Для нее дом не здание, а жилое пространство вместе с людьми, которые его населяют: «А кто знает! Его никто не увидит, живет он. А если видит, у нас вот, по сельской местности, дак говорят, если схватывали – видали». Здесь Вера Игнатьевна использует риторический прием, характерный для фольклорной речи: «Никто не видит, один видит» [122]. Делая так, она переходит от общего разговора к ситуациям и наконец выдает нарратив, которого добиваются интервьюеры:

– Схватывали?

– Да.

– А это как?

– Ну вот застанут, дает скотине доброходушка, видали, а я дак не видала, я и врать не стану. А есть, говорят, видали дак такой, какой хозяин, такой и доброходушка. Весь похож на его.

Вера Игнатьевна продолжает отрицать наличие собственного опыта, но это некоторым образом усиливает правдоподобность ее рассказа; она опирается на опыт других: кто-то встретил двойника хозяина дома, и этот двойник заботился о скотине.

Следующий вопрос, в котором один из интервьюеров проводит различие между внешностью доброходушки и его свойствами, приводит их собеседницу в замешательство, она старается объяснить, что домовой был как хозяин дома (большак):

– Внешне, что ли?

– Да, и внешне, и всё. Вот, дает (корм).

– Характером?

– Да, раньше, видишь, вот старики были, дак полотна вот из… этого, не было в деревне, все свое домотканое было, подштанники, ну кальсоны белые, холщовые, рубаха. Дак видали вот во всем этом белом… видали, что в аккурат скотину доят, как хозяин, дак скотине дает. А я дак не знаю, не видала. А говорят, есть, видали.

Непосредственно после пересказа чужих слов она изменяет угол зрения, наконец находя приемлемую для себя субъектную позицию. Вначале она говорила о своих собственных отношениях с домовым, затем, отвечая на вопросы интервьюеров, – о том, как другие люди видели домового. Теперь она возвращается к тому, что для нее более важно: она хочет поделиться своим опытом и знанием.

– В город вот поедешь в гости, дак доброходушку с собой приглашай.

– А как?

– А вот: «Батюшка-доброходушка, я поехала, и ты со мной поедь».

– Даже если в гости?

– Да, в гости. Там тебе меньше напостынет, он место тебе даст. Да поедешь – опять с собой зови.

Здесь Вера Игнатьевна не рассказывает какую-то конкретную историю; вместо этого она предлагает более глубокое объяснение того, какова социальная функция домового, открывая тем самым доступ к ценностям и нормам того сообщества, которому она принадлежит. В этом сообществе важно звать с собой доброходушку при перемещении в новое социальное пространство, чтобы найти себе в нем правильное место. Вера Игнатьевна использует глагол «напостынет», произведенный от прилагательного «постылый»: нелюбимый, человек или предмет, который стал невыносимым в психологическом смысле [123]. Важно иметь отношения со своим мистическим альтер эго: их наличие обеспечивает человека должным местом в социальном пространстве отношений и связей. Вера Игнатьевна старается научить своих молодых собеседниц создавать жизненно важные для них, с ее точки зрения, отношения: