Леонид Беловинский - Жизнь русского обывателя. Изба и хоромы

Так что не стоит, как это нередко делается сегодня, восторгаться утонченной усадебной жизнью.

Жизнь в усадьбе текла по давно проложенному руслу, ничем не возмущаемая. «Сфера, в которой протекли первые годы моего детства, не имела ничего общего с бытом соседей-помещиков того времени, – писал Д. В. Григорович. – Те, которые составляли в уезде аристократию и были богаты, отличались кичливостью и виделись только между собою; у других дом был открыт для званых и незваных, пировали круглый год, благо крестьяне, помимо других повинностей, обязаны были поставлять к барскому столу яйца, кур, баранов, грибы, ягоды и проч.; содержали охоту, многочисленную дворню, шутов, приживальщиков обоего пола, сочиняли праздники, пикники, играли в карты, – словом, жили в свое удовольствие, не заботясь большею частью о том, что имение заложено и перезаложено в опекунском совете… Матушка… раз сочла необходимым отправиться с визитом и взяла меня с собою. Дом помещика поразил меня своею громадностью: он был деревянный, в два этажа, с просторными выбеленными комнатами без всяких украшений. Обедало в этот день множество всякого люда; играл оркестр из крепостных. Внимание мое исключительно было посвящено маленькому низенькому столику в одном из углов залы; за этим столом сидели шут и шутовка в желтых халатах и колпаках, с нашитыми на них из красного сукна изображениями зверей. Шутовку звали Агашкой. Матушка предупреждала меня, что Агашку считают очень опасной, и приказала мне не подходить к ней» (30; 26–27). Таких шутов, карликов и других уродов либо дурачков выменивали, покупали за большие деньги: ведь жизнь в деревне была очень скучной, а, стравливая шутов, забавлялись их свирепыми драками.

Впрочем, стравливали также деревенских мальчишек, дворовых собак, петухов и гусей, травили огромными, специально выращенными меделянскими собаками пойманных и выращенных в ямах медведей, быков, а борзыми – пойманных во время псовой охоты волков. На псовой охоте, едва ли не самой распространенной забаве времен крепостного права, следует остановиться особо.

Лихая охота с борзыми и гончими собаками была специфически помещичьей забавой. Правильная псовая охота производилась только комплектной «охотой», то есть набором собак и обслуживающего персонала, состоящим из 18–40 гончих с доезжачим и двумя-тремя выжлятниками, и 15–20 сворами борзых, по 3–4 собаки в своре, с охотниками или борзятниками верхом на лошадях. Стремянный вел барскую свору, а начальником и распорядителем охоты был ловчий.

Князь Б. А. Васильчиков, прадед, дед и отец которого содержали большие «охоты», посвятил псовой охоте целую главу своих воспоминаний. «Псовая охота, в отличие от всех других видов охоты, была явлением чисто русским, самобытным, не имеющим себе подобного ни в какой другой стране и ни у какого народа. Везде охотятся с гончими, во многих местах травят зверя борзыми, но псовая охота представляет из себя сочетание того и другого: гончие выгоняют зверя из леса, и, когда он в поле, его травят борзыми» (15; 57–58). Вариантов такой охоты на зайцев или красную дичь – лис и волков, – было довольно много, по времени года и местности. Обычно охота шла осенью и в начале зимы, пока снег был еще не глубок, а земля подмерзла; но вообще охотились практически круглый год. В связи с этим охота подразделялась на езду по чернотропу и по белой тропе. Езда по чернотропу делилась еще на охоту «в брызге» – ранней весной, когда оттаивал только верхний слой земли, «по пожару», поздней весной до посева яровых. Это было обусловлено тем, что многочисленные «охоты» шли по полям, особенно озимым, где держались зайцы, и на мягкой земле озимые были бы просто уничтожены. И без того государственные и удельные крестьяне и однодворцы иной раз встречали охотников дубьем ввиду порчи посевов. По белой тропе охотились «в порошное время» (по свежевыпавшему тонкому слою снега – пороше), «по насту» и в санях, или «в наездку». Охота шла недалеко от дома, и в «отъезжих полях», то есть при продолжительных, на несколько дней, отъездах далеко от усадьбы. Различалась также охота «ровняжкой» («езда в равнинку») и выездка «на заре». Охота в наездку производилась в одну свору собак – одним охотником с двумя-четырьмя борзыми, рыскавшими на свободе, и в свою очередь делилась на езду «на хлопки», то есть только на зайцев, которых охотник выгонял из мелкой поросли, хлопая арапником, особой охотничьей плетью; «на мышковку», то есть на лисиц во время их мышкования (добычи ими мышей в поле), с «кричанами», криком и стуком выгонявшими зверя из небольших перелесков на борзятника, с ищейками – собаками, отыскивающими зверя чутьем; и «на узерку» – поздней осенью, когда высматривали издали на черной земле побелевших к зиме зайцев. «Езда в равнинку», преимущественно по лисицам, производилась в несколько свор охотниками, двигавшимися развернутым фронтом, с выдвинутыми вперед флангами; «обозренных» на дальнем расстоянии зверей охотники старались объехать кругом и потом затравить внутри круга. Выездка «на заре» производилась только по волкам, поздней осенью, когда старые волки-гнездари начинали водить с собой на охоту молодых волчат; при возвращении с охоты их подкарауливали на опушке леса, где находилось гнездо (логово), размещаясь с борзыми на сворках еще с ночи. Во всех видах охоты собаки шли по следу, отыскивая его чутьем, или «по зрячему» – видя убегающего зверя. Для того чтобы собаки могли лучше увидеть зверя, их приучали вскакивать на седло к охотнику и затем с высоты лошади им показывали бегущего зверя. Травили собаками лис и зайцев, убивая их с седла ударом нагайки по голове. Затем охотник «пазанчил» зайца, отрезая ему ножом «пазанки», лапки, и бросал их собакам. Но волков, как правило, старались взять живыми. Собаки «брали» зверя, а наскакавший охотник прямо с седла бросался на него и, схватив его за уши, засовывал ему в пасть шапку и стягивал челюсти ремешком, а потом зверя «сострунивали» – связывали ему пасть, в которую продевали палку, и лапы. «Этих волков держат живыми в специально устраиваемых волчатниках, и на них устраивают «садки», то есть искусственные травли, которыми приучают молодых собак брать волков. Эта способность присвоена не всем борзым; она называется «злобою» и заключается в том, чтобы брать, во-первых, «по месту», то есть в шею или в ухо, так, чтобы волк, защищаясь, не мог ранить собаки, а во-вторых, брать, что называется, «мертво», «мертвою хваткою», не отрываясь, пока волк не будет принят борзятником» (15; 62).

Менее популярной была зимняя охота в санях с поросенком: посаженного в мешок или ящик поросенка дергали за уши или за хвост, чтобы он визжал, волки стаей выходили на дорогу и гнались за санями, с которых охотники стреляли зверей. Само разнообразие псовой охоты говорит о чрезвычайной популярности этой забавы и ее разработанности. Добавим, что иногда для охоты в лесных крепях выгоняли кричан – крестьян, криком и стуком заставлявших зверя выбежать из зарослей на открытое место, где по нему спускали собак. Охотников, державших по бедности несколько борзых собак за неимением гончих, презрительно именовали «мелкотравчатыми» (не от «травы», как иногда думают, а от слова «травля» – охоты на зверя с собаками), они присоединялись к богатым охотам и нередко служили предметом издевательств и шуток обеспеченных собратьев. На такие охоты выезжали иногда в дальние (отъезжие) поля на несколько дней и даже недель, целыми таборами, с шатрами, прислугой и провизией, гостя по два-три дня у соседей. Вот описание такой охоты, сделанное автором ХIХ в., знатоком этого дела, Дриянским: «…Глазам моим предстали три огромные фуры, такой емкости и величины, что каждая из них способна была поглотить самую многочисленную семью правоверного Кутуфты.