Игорь Зимин - Александровский дворец в Царском Селе. Люди и стены. 1796—1917. Повседневная жизнь Российского императорского двора

Но обаяние не всегда срабатывало, и некоторые из собеседников царя довольно отчетливо чувствовали, что весь церемониал – это только дань традиции и прошлому. Что его выполняют «без души» и только в силу обязанности. Да и принимать приходилось подчас людей, отношение к которым было у Николая II весьма сложным. Но принимать их было надо, надо было улыбаться и говорить все нужные слова. Мемуаристы это прилежно фиксировали: «6 мая, в царский день, я был вынужден ехать в Царское Село, так как получил официальное предложение… Была обедня, было поздравительное дефилирование мимо государя и государыни, был завтрак. Завтрак был сервирован на отдельных небольших столах – по 6–8 кувертов на каждом. Вся церемония носила характер скучной формальности». [503]

Те, кто работал с Николаем II годами, единодушно отмечали ум царя и его способность схватывать «на лету главную суть доклада».

Царь «понимал, иногда с полуслова, нарочито недосказанное; оценивал все оттенки изложения. Но наружный его облик оставался таковым, будто он все сказанное принимал за чистую монету. Он никогда не оспаривал утверждений своего собеседника; никогда не занимал определенной позиции, достаточно решительной, чтобы сломить сопротивление министра, подчинить его своим желаниям и сохранить на посту, где он освоился и успел себя проявить… Царь был внимателен, выслушивал, не прерывая, возражал мягко, не поднимая голоса». [504]

Николай II сознательно воспитал в себе «закрытость» мимики, эмоций и мнений, отчетливо понимая, что его «мнение» или неосторожное замечание могут легко превратиться в «высочайшее повеление». Он продолжил традицию, сформировавшуюся еще при Александре II, четко разграничивавшего свою частную жизнь и работу. Этому правилу Николай II следовал неукоснительно, поэтому «только с министрами на докладах царь говорил серьезно о делах, их касающихся. Со всеми другими, с членами императорской фамилии, с приближенными, – государь тщательно старался избегать ответственных разговоров, которые могли бы его вынудить высказать свое отношение по тому или иному предмету». [505]

Наиболее проницательные современники это понимали довольно отчетливо. А. Богданович пересказала в дневнике (8 июня 1908 г.) одно из подобных мнений: «Стишинский говорил про царя, что он – сфинкс, которого разгадать нельзя. Царь – слабовольный, но взять его в руки невозможно, он всегда ускользает, никто влияния на него иметь не может, он не дается, несмотря на всю слабость характера». [506]

Завершая разговор о манере работы царя, уместно привести высказывание В.И. Гурко, которое полностью вытекает из вышеизложенного: «Техника царского ремесла имеет свои трудные стороны, но и свое немаловажное значение, хотя бы с точки зрения степени достигаемой популярности. Эта техника Николаю II и Александре Федоровне была совершенно чужда и даже недоступна. Но у государя отсутствие непринужденности в общении с незнакомыми ему лицами искупалось чарующим выражением его глаз и теми особыми флюидами личного обаяния, которые обвораживали всех, впервые к нему приближавшихся. Императрица, наоборот, всех обдавала холодом и вызывала у своих собеседников отнюдь не симпатичные к себе чувства». [507]

Конечно, царская работа [508]не могла занимать все время императора, и у него оставалось время для общения с очень узким кругом близких ему лиц.

Как правило, после завтрака (после 14.00) Николай II гулял. Чаще один, иногда с детьми. Он очень ценил эти прогулки, и только самые чрезвычайные обстоятельства могли заставить его их пропустить. Ценил настолько, что даже проливной дождь не был поводом пропустить прогулку. Это было время уединения, иногда неспешных разговоров с близкими и общения с детьми. Во время прогулок Николай II стремился максимально загрузить себя физически, проходя в хорошем темпе значительные расстояния. Зимой мог встать на лыжи, о чем не раз писал в дневнике: «Скатывались с… дочками на лыжах с горы»; «сделали круг по парку и затем скатывались с Парнаса на лыжах»; «Хорошо покатался с дочерьми на лыжах»). Были и экстремальные забавы, когда император с детьми скатывался с крутого склона у Белой башни: «…дети съезжали с горы на лопатах»; «Покатался с дочками с горы». Впрочем, те, кто представляют склоны горы Парнас в Александровском парке, согласятся с тем, что это почти слаломная трасса.

Зимой император время от времени, вместо прогулки, расчищал дорожки парка от снега: «Гулял и работал над остатками снега в теневой части сада». Весной с детьми колол лед на прудах. Когда с аллей и каналов Александровского парка стаивал снег, наступало время велосипедных прогулок и семейных плаваний на байдарке. Довольно редко император совершал прогулки верхом.

В 20 часов начинался обед, который продолжался около часа. Как правило, на обеде присутствовали только взрослые. Начиная с 1907 г. к взрослому столу стали иногда приглашать старших дочерей. За время жизни семьи в Александровском дворце сотрапезники периодически менялись. В 1904 г. «с царями» часто обедала Лили Ден, [509]которую императрица считала подругой. В январе 1905 г. в числе обедавших впервые упоминается флаг-капитан К. Нилов. В сентябре 1905 г. в числе обедавших появляется А.А. Танеева. [510]Периодически за обедами собиралось большое общество. Но всегда это были люди, к которым «цари» были расположены лично. Так, в сентябре 1905 г., наряду с Танеевой, на обеде присутствовали четыре офицера с императорской яхты «Полярная звезда».

А.А. Вырубова, Александра Федоровна, Ю.А. Ден

После обеда время могло распределяться по-разному. Все зависело от степени занятости императора. Дочери, во всяком случае, уходили к себе на второй этаж, на Детскую половину Александровского дворца. Если император после обеда оставался с гостями, а это, как правило, были «свои», то можно было всем вместе посмотреть «огромную коллекцию фотографий Гана из поездки в шхеры». Часто играли в «дутье», бильярд, домино. На политические темы во время досуга не разговаривали. Это считалось некорректным, и, кроме этого, все понимали, что император «наедается» политикой в свои «рабочие» часы. Великий князь Александр Михайлович свидетельствует: «Все темы о политике были исключены… В царской семье существовало молчаливое соглашение насчет того, что царственные заботы царя не должны были нарушать мирного течения его домашнего быта. Самодержец нуждался в покое». [511]Этого же правила придерживалась и Александра Федоровна. Ее фрейлина писала: «Она никогда не говорила о политике со своими придворными – на эту тему было наложено табу». [512]