Коллектив авторов - Средневековая Европа. Восток и Запад

«Том же лѣт̑ снимасѧ Ростиславъ съ Стославомъ Ѡлговичемъ. Моро-вииски. мс̑ца маӕ въ а днь бъıс̑ же съѣздъ ею. на великую любовь. тогда же Ростиславъ позва Стослава к собѣ на ѡбѣдъ. Стославъ же ѣха к нему безо всѧкого извѣта. и бъıс̑ же радость во тъ днъ межю има. и дарове мнози. да бо Ростиславъ Стославу соболми и горностаими. и чернъıми кунами. и песци и бѣлъıми волкъı. и ръıбьими зубъı. на заоутрие же. позва. Стославъ. Рости-слава к собѣ на ѡбѣдъ. и тако. бъıста весела пач̑ вчерашнего дни да Стославъ Ростиславу пардусъ. и два конѧ борза. оу ковану сѣдлу. и тако розидостасѧ оу своӕси» (Там же. Стб. 504).

Ср.: «Том же лѣт̑ посла Ростиславъ къ Стославу река ему пусти ко мнѣ дѣтѧ Ѡлга. ать познаеть Киӕнъı лѣпшиӕ и Берендичѣ. и Торкъı Стославъ же безо всѧкого извѣта пусти ему. снъ свои. Ѡлегъ» (Там же. Стб. 512, под 6669 г.).

«…злии члвци не хотѧче добра межи брат̑ею видити тако створиша. Ростиславъ же пусти Ѿлга къ ѿцю Ѡлегъ же пришедъ къ Черниигову не ӕви того ѿцю» (Там же. Стб. 513).

Там же. Стб. 514.

ПСРЛ. Т. П. Стб. 529–531.

Ср.: «…молвАше бо Ростиславъ часто то слово. къ игумену Печерьскому. Поликарпу тогда игумене ѿ пострижении егда же приде ми вѣсть. и Щернигова. ѿСтославли смрти Ѡлговича» (Там же. Стб. 529).

Ср., например, описание кончины Святослава Всеволодича, когда он соотносит собственную смерть с днем свв. Маккавеев, поскольку именно к этому празднику оказались приурочены кончины его деда и отца (об этом эпизоде см. подробнее: Литвина А. Ф., Успенский Ф. Б. Траектории традиции… С. 138–151).

ПСРЛ. Т. П. Стб. 525.

ПСРЛ. Т. П. Стб. 528–529.

Там же. Стб. 509.

Там же. Стб. 579. О датировке событий см.: Бережков Н. Г. Указ. соч. С. 190.

Немаловажно, разумеется, что старший из Ростиславичей, Роман, как и Святослав Всеволодич, претендовал в ту пору на киевское княжение и был заинтересован в своеобразной демонстрации своих военно-политических возможностей, но едва ли был готов к серьезной войне со Всеволодичем на территории, принадлежавшей последнему.

ПСРЛ. Т. П. Стб. 599.

Там же. Стб. 522–523.

Там же. Т. III. С. 24, 209.

Ср.: Schweier U. Paradigmatische Aspekte der Textstruktur: Textlinguistische Untersuchungen zu der intra– und der intertextuellen funktionalen Belastung von Strukturelementen der frühen ostslavischen Chroniken. München, 1995. S. 44. (Sagners Slavistische Samml.; bd. 23); Литвина А. Ф., Успенский Φ.Б. Траектории традиции… С. 43.

Характерно, что роль собственного духовенства в жизни Святослава Ольговича отмечается в летописании неоднократно. Так, в Ипатьевской летописи мы находим упоминание о том, что в качестве посланника с обличительной речью к кузенам Давидовичам Святослав отправляет «попина своего» (духовного отца, по предположению Н. М. Карамзина) (ПСРЛ. Т. П. Стб. 332; Карамзин Н. М. История государства Российского. Кн. I (Т. I–IV). СПб., 1842 (репр.: Волгоград, 1988). Т. П. Гл. 12. Стб. 128). Знаменательно, кроме того, что свое княжение в Новгороде Святослав начинает со строительства (?) и освящения церкви во имя своего патронального святого, игравшей, по-видимому, для него роль домового храма, где он и был обвенчан (ПСРЛ. Т. III. С. 24, 209).

Отметим, кстати, что еще одного потенциального участника свадебного сговора, а именно матери Агафьи, в ту пору, возможно, уже не было в живых. Мы решительно ничего не знаем о жене Ростислава Мстиславича, но можно предположить, что к моменту смерти Святослава Ольговича он успел овдоветь и в новый брак не вступал. В противном случае трудно объяснить отсутствие упоминаний о его жене в связи с пространно описанным в летописи стремлением принять постриг. Столь же удивительным было бы такое отсутствие упоминаний в рассказе о последней поездке Ростислава, его смерти и похоронах, где фигурируют не только сыновья и внуки князя, но и его дочь, зять и родная сестра. Поскольку княгиня и не в меньшей степени ее родня обычно играли большую роль в обустройстве свадеб, частичное сиротство невесты, из-за которого принятие решений целиком и полностью отдавалось отцу, могло упрощать заключение канонически дефектного брака.

Родной племянник Ростислава Мстиславича, сын его брата Изяслава, был действительно женат на польской княжне, дочери Болеслава Кривоустого. Мнение же, согласно которому дочка Изяслава состояла в браке с сыном Болеслава Кривоустого Мешко III, сложилось в исследовательской литературе со времен О. Бальцера (1895 г.) (Balzer О. Op. cit. S. 324–327). При таком понимании дела оказывается, что племянники Ростислава состояли в перекрестном браке с членами польского правящего рода. Можно ли, однако, с уверенностью утверждать, что эта ситуация послужила своего рода образцом для действий Ростислава Мстиславича, который счел допустимым перекрестные браки и для своих собственных детей – Романа и Агафьи? Несмотря на кажущуюся близость двух матримониальных ситуаций, нам такое объяснение представляется весьма спорным.

Междинастические браки являли собой самостоятельную систему, во многом не пересекавшуюся с системой браков внутридинастических. Так, матримониальное поведение русских княжон, выданных замуж за пределы Руси, могло весьма радикально отличаться от поведения их родственниц, вступивших в брак на родине. Во многом здесь срабатывала тактика «отрезанного ломтя»: за исключением тех случаев, когда Рюриковна, выйдя замуж за иностранного династа, по тем или иным причинам вынуждена была вернуться в отцовскую семью, ее судьба как бы выпадала из пределов компетенции ее русской родни. Несколько иными были и, так сказать, узуальные нормы в области свойства и родства, что, впрочем, неудивительно, особенно в тех случаях, когда речь шла о браках между представителями не только разных династий, но и разных конфессий. Иными словами, в целом едва ли можно говорить о прямом переносе моделей междинастических браков на браки внутридинастические. В конкретном случае с детьми Изяслава и Ростислава Мстиславичей можно было бы принять во внимание особую тесноту контактов этих двух семей и своеобразные отношения союзничества/соперничества, установившиеся между двумя группами кузенов, которые в семейном обиходе охотно воплощались в сознательном копировании определенных схем. В таком случае допущение, что польские браки детей Изяслава повлияли на русские браки детей Ростислава, выглядело бы более правдоподобным.

Однако главным препятствием для такого рода построений служит тот факт, что ни в одном источнике, ни русском, ни польском, не указывается, что женой Мешко III была дочь Изяслава Мстиславича. Неизвестна и дата этого брака Мешко. Происхождение второй жены польского князя реконструируется исследователями на основании сообщения о том, что она была дочерью некоего «короля Руси» (т. е., скорее всего, киевского князя) и предположительно вышла замуж в 1150-е годы. На роль ее отца, таким образом, «подходит» целый ряд русских князей, попеременно занимавших киевский стол в это бурное время. Д. Домбровский, например, самой вероятной считает кандидатуру Юрия Долгорукого (Dqbrowski D. Genealogía Mscislawowiczów… S. 677–686, с указанием литературы). Иначе говоря, само существование перекрестного брака в семье Изяслава Мстиславича достаточно сомнительно, и соответственно, учитывая всю неоднозначность соотношения между внутридинастическими и междинастическими браками русских князей, его едва ли следует указывать в качестве непосредственного образца для действий Ростислава Мстиславича.