Зоя Копельман - Еврейские скрижали и русские вериги (Русский голос в творчестве ивритской поэтессы Рахели)

русской цитатой:

заключительным двустишием из стихотворения Саши Черного "Пробуждение весны", которое в черновике стало эпиграфом к ее в те же дни или чуть раньше написанному стихотворению "Весна" (Aviv; [месяц] адар 1929 года). Однако при публикации эпиграф сняли, оставив лишь внятные всем ее знакомым инициалы посвящения " Le-M. B. " - М<���оше> Б<���ейлинсону> [44] Моше Бейлинсон (1889-1936) - врач, публицист, один из видных представителей рабочего движения в Палестине; его имя носит одна из крупнейших больниц в Тель-Авиве. Был близким другом Рахели, заботился о ней в последние годы ее жизни. .

7. В одном из последних писем к Шуламит Клогай, незадолго до смерти: "Что до хорошо известной тебе "поэтессы", которую на возвышенном языке называют Рахель , то она больше не пишет стихов, а вместо этого переводит стихи других [поэтов], а в основном - других [поэтесс]. Знакома ли тебе, Шу, Анна Ахматова:

И так далее, и так далее... Я пришлю тебе перевод, если он тебя интересует, после того, как отшлифую его" [45] Milshtein, 1985. С. 101. .

Творчество Ахматовой, как считают, занимает в культурном багаже Рахели особое место. Рахель перевела на иврит четыре ахматовских стихотворения: "Песню последней встречи" ("Так беспомощно грудь холодела...") из книги "Вечер", "Где, высокая, твой цыганенок…" и "Тяжела ты, любовная память…" из книги "Белая стая", а также "Помолись о нищей, о потерянной…" из книги "Четки". Все они были опубликованы лишь посмертно: первый - в журнале "Dvar hа-po'elet" ("Работница"), 27 нисана 1934 года, остальные - в полном собрании ее ивритских стихов "Shirat Rahel" ("Поэзия Рахели", 1935), причем последний перевод по ошибке был сочтен одним из оригинальных стихотворений Рахели и лишь в переиздании перенесен в раздел переводов.

Число переводов из Ахматовой не превышает числа ее переводов из Франсиса Жамма или Шарля Ван Лерберга, тем не менее строки из стихов русской поэтессы чаще появляются в черновиках и в письмах Рахели, например, на листке с пометой "1929" она записала: "Одной надеждой меньше станет, Одною песней больше будет", не совсем точно цитируя строки стихотворения "Я улыбаться перестала…" из раскритикованной ею "Белой стаи" ( перевожу с иврита, а русские слова подлинника выделяю курсивом ):

"...Кстати, - спрашивает она в письме Сару Мильштейн, - рассказывала ли я тебе, что купила у книжника, поторговавшись, за 4 гроша, стихи... Ахматова - Белая стая , - о которых мечтала несколько лет. Однако выяснилось после этого, что большинство моих самых любимых стихов входят как раз в Четки , ее первую книгу. Странно: вместо того, чтобы подниматься - спуск. Правда, Есенин так же: его первые стихи гораздо лучше последних. Итак, в моей библиотеке, которая и твоя библиотека, добавились 3 новые книги, и среди них стихи Верхарна , которые Шломит Клогай привезла мне в подарок из Франции. <...>

А что касается стихов...

<...> Маме сердечный привет. Рая " [46] Milshtein U. Shirei Rahel u-mikhtaveiha bi-ktav yada (Стихи Рахели и ее письма в факсимильных изданиях), 1969. С. 132-133. Рахель ошибается: "Четки" были второй книгой Ахматовой, а первая книга - "Вечер". .

Вписанная Рахелью цитата из Семена Надсона подчеркивает сходство судеб: обоим было суждено умереть от чахотки.

Поэтическое наследие ивритской поэтессы Рахели составляют три небольших сборника стихов: "Safiah" ("Обсевок", 1927) [47] 17 августа 1928 года Менахем Познянский (1887, Каменец-Подольский - 1956, Тель-Авив), литератор, издатель эпистолярного и литературного наследия ряда ивритских авторов, сообщал Рахели (его записка хранится в архиве "Гназим"; выделенное курсивом написано по-русски): "Сегодня, в пятницу, часа за два до моего возвращения в Тель-Авив, сижу в Национальной библиотеке и листаю альманах "Еврейский Вестник", Ленинград, 1928, и нахожу на странице библиографии девять строк о книге твоих стихов. Я тут же переписываю их для тебя, а неотвязная мысль не дает покоя: ты уже знаешь... еще не знаешь..." , "Mineged" ("Перед собою", 1930) [48] И выписка из "Еврейского Вестника": "Rochel. Sopiach. Schirim. Тель-Авив, 1927 г. 43 стр. Сборник стихотворений, так сказать, комнатного характера. Все они более или менее глубоко интимного свойства. Язык - ясный, гибкий, без малейших признаков насилия над ним. Чувствуется, что он для нашей поэтессы язык не только книги, а ярко сохраненных переживаний, язык "подкорковых узлов"; в этом выгодное отличие палестинских писателей от внепалестинских. Стихотворения, несомненно, хороши, хотя и несколько чужды нашему уху; у нас уже не принято так "комнатно" писать. Во всяком случае, читаются они легко и с большим интересом. Н.Т.". ; третий сборник - "Нево" - по названию библейской горы, с которой Моисей смотрел на Землю Обетованную, не имея возможности войти в нее [49] Аллюзия на ветхозаветный текст: "Перед собою ты увидишь эту Землю, а не войдешь туда, в Землю, которую Я даю сынам Израилевым" (Втор. 32:52). , был составлен и издан после ее смерти (1931). Благодаря неутомимости Ури Мильштейна стали известны многие выполненные ею переводы с русского и французского языков, а также ряд стихов на случай и письма.

Цит. по: "Leha we-aleiha..." (Тебе и о тебе... Любовь Рахели и Михаила) / Сост. Б. Хахлили. Ha-Кibbuts hа-meukhad, 1987. С. 105. Записано писателем Хаимом Беером (Рахлевским) со слов дочери врача, Тамар Должанской, которая перевела на иврит большинство русских стихов Рахели, опубликованных в этом и других израильских изданиях. (Здесь и далее переводы с иврита принадлежат автору статьи.) А вот еще похожий случай из воспоминаний Ханы Мейзель: "Это было осенью 1910 года, после осенних праздников. Я перебралась тогда из Масджары в Хайфу, чтобы работать в хозяйстве агронома Элияу Блуменфельда, сионистского колониста, у которого была плантация олив на склонах горы Кармил. <...> [Рахель, которая год назад прибыла сюда из России] попросила, чтобы я не говорила ему, что она из России и понимает русский язык, а сказала, что она говорит исключительно на иврите. Г-н Блюменфельд знал иврит, но обычно говорил на привычном для него русском. Когда я ее ему представила, он и к ней обратился по-русски, но она притворилась, что не поняла, и переспросила меня на иврите: "Что он говорит?" Пришлось мне быть переводчицей" ( Milstein U. Rahel: Shirim, mikhtavim, reshimot, korot haeiha (Рахель: стихи, письма, очерки, биография). Tel Aviv, 1985. С. 33). Далее ссылки на это издание: Milstein , 1985, - с указанием страницы.