Альберто Мангуэль - История чтения

По теории аль-Хайтама, все восприятие из внешнего мира требует некого умозаключения, которое мы можем сделать благодаря своей способности к вынесению суждений. Разрабатывая эту теорию, аль-Хайтам использовал основные постулаты интромиссионной теории Аристотеля — о том, что свойства того, что мы видим, сообщаются глазу посредством воздуха, и поддержал их точными физическими, математическими и психологическими объяснениями [53] Эти довольно подробные объяснения приведены в работе Saleh Beshara Omar’s Ibn al-Haytham’s Optics: A Study of the Origins of Experimental Science (Minneapolis & Chicago, 1977). . Но, что более важно, аль-Хайтам разделял «чистые чувства» и «восприятие», причем первые возникают невольно, например, когда я вижу свет за окном или как вечером меняются тени, а второе требует преднамеренного акта распознавания — когда я смотрю на текст на странице [54] David C. Lindberg, Theories of Vision from al-Kindi to Kepler (Oxford, 1976). . Особое значение идеи аль-Хайтама состояло в том, что впервые в процессе восприятия была найдена целая последовательность действий, от «видения» до «расшифровки» или «чтения».

Аль-Хайтам умер в Каире в 1038 году. Два века спустя английский ученый Роджер Бэкон, пытаясь оправдать изучение оптики перед папой Климентом IV (и это в то время, когда определенные фракции внутри Католической церкви яростно отстаивали точку зрения, согласно которой научные исследования вообще противоречат догмату христианства), предложил краткий обзор теории аль-Хайтама [55] Emile Charles, Roger Bacon, sa vie, ses ouvrages, ses doctrines d’apres des textes inédits (Paris, 1861). . Соглашаясь с аль-Хайтамом (и в то же время всячески приуменьшая роль исламской науки), Бэкон объяснял Его Святейшеству основы интромиссионной теории. По Бэкону, когда мы смотрим на какой-либо объект (на дерево или на слово «солнце»), формируется визуальная пирамида, в основании которой лежит сам объект, а вершина ее находится в центре роговицы. Мы «видим», когда пирамида входит в наш глаз и ее лучи попадают на поверхность глазного яблока, преломляясь таким образом, чтобы не пересекаться. Для Бэкона видение — это активный процесс, при котором образ объекта попадает в глаз, где обрабатывается «зрительными силами» глаза.

Каким же образом восприятие становится чтением? Как понимание букв связано с процессом, охватывающим не только видение и восприятие, но и выводы, суждения, память, распознавание, познание, опыт, практику? Аль-Хай- там знал (и Бэкон, разумеется, соглашался с ним), что все эти элементы, необходимые для осуществления процесса чтения, делают его невероятно сложным, поскольку требуют одновременного применения сотен различных навыков. И не только их. На процесс чтения влияют время, место, а также табличка, свиток, страница или экран, на которых написан текст: для неизвестного шумерского крестьянина — деревня, вблизи которой он пас своих коз и овец, и комок глины; для аль-Хайтама — новенькая светлая комната в каирской академии и досконально изученный манускрипт Птолемея; для Бэкона — тюремная камера, куда его бросили за кощунственные мысли, и драгоценные научные тома; для Леонардо — двор короля Франциска I, где он провел последние годы жизни, и записи, которые можно было прочесть, только если поднести их к зеркалу. И все эти элементы, такие разные, объединяются общим действием; это аль- Хайтам понял. Но как все это происходит, какие хитроумные, но прочные связи возникают между элементами — этот вопрос и аль-Хайтам, и его читатели оставили без ответа.

Современная наука нейролингвистика, изучающая связь между мозгом и языком, зародилась почти через восемь с половиной столетий после смерти аль-Хайтама, в 1865 году. Тогда двое французских ученых, Мишель Да и Поль Брока [56] М. Dax, «Lésions de la moitié gauche de l’encephale coïncidant avec l’oubli des signes de la pensee», Gazette hebdomadaire de medicine et de chirurgie, 2 (1865), и P. Broca, «Sur le siege de la faculte du langage articule», Bulletin de la Société d’anthropologie, 6 337–393 (1865); a также в Andre Roch Lecours et al., «Illiteracy and Brain Damage (3): A Contribution to the Study of Speech and Language Disorders in Illiterates with Unilateral Brain Damage (Initial Testing)», Neuropsychologia 26/4, London, 1988. , порознь, но почти одновременно пришли к выводу, что у подавляющего большинства людей в результате генетического процесса, который запускается в момент зачатия, левое полушарие головного мозга отвечает за кодирование и раскодирование языка; у гораздо меньшей группы, в которую входят в основном левши и обоерукие, эта функция передана правому полушарию. В редких случаях (у людей, генетически предрасположенных к доминированию левого полушария) полученная в раннем возрасте травма левого полушария приводит к «перепрограммированию» и передаче языковых функций правому полушарию.

Но ни то ни другое полушария не начинают работать в качестве преобразователя, пока человек не раскрывается для языка.

В те времена, когда первый писец выцарапывал и выдалбливал первые слова, человеческое тело уже было способно к чтению и письму, хотя оба эти искусства к тому моменту еще не были ему известны; тело уже обладало способностью хранить, запоминать и расшифровывать все виды чувств, включая чтение письмен, которые еще не были изобретены [57] Andre Roch Lecours, «The Origins and Evolution of Writing», in Origins of the Human Brain (Cambridge, 1993). . И тот факт, что мы обретаем способность читать еще до того, как делаем это, до того, как мы впервые видим перед собой раскрытую книгу, возвращает нас к идее Платона, согласно которой знание существует внутри нас до того, как мы воспринимаем его извне. Речь развивается по тому же принципу. Мы «открываем» для себя слово, потому что обозначаемый им предмет или понятие уже известны нам, «готовы» к тому, чтобы быть связанными со словом [58] Daniel N. Stern, The Interpersonal World of the Infant: A View from Psychoanalysis and Developmental Psychology (New York, 1985). . Мы получаем некий дар из внешнего мира (от старших, от тех, кто первыми начал говорить с нами), но сами способны воспринять его. В этом смысле все произносимые (а позднее и прочитанные) слова не принадлежат ни нашим родителям, ни нашим авторам; они занимают нишу разделенного знания, общей собственности, которая основывается на нашей связи с умением говорить и читать.

По мнению профессора Андре Роша Лекура из монреальской больницы Котэ-де-Неж, одной устной речи недостаточно для того, чтобы в обоих полушариях полностью развились все языковые функции; и, судя по всему, чтобы добиться такого полного развития, мы должны научиться распознавать общую систему визуальных знаков. Другими словами, мы должны научиться читать [59] Roch Lecours et al., «Illiteracy and Brain Damage (3)». .

В 1980-х годах, во время работы в Бразилии профессор Лекур пришел к выводу, что генетическая программа, благодаря которой у большинства людей левое полушарие является доминирующим, у тех, кто читать не умел, проявлялась слабее, чем у тех, кто умел. Это навело его на мысль, что процесс чтения можно изучать на примере пациентов, обладающих низкими способностями к чтению. (Давным-давно еще Гален утверждал, что болезнь не только обозначает какие-то неполадки в работе тела, но и проливает свет на эту его работу.) Несколько лет спустя, изучая случаи пациентов, страдающих от нарушений речи и чтения, профессор Лекур сделал несколько точных наблюдений, касающихся механизма чтения. В случаях с афазией [60] Афазия (от греч. а — отрицательная частица и phasis — высказывание) системные нарушения речи, вызванные локальными поражениями коры левого полушария (у правшей), которые могут затрагивать фонематическую, морфологическую и синтаксическую структуры активной и пассивной речи. ( Примеч. ред.) , когда частично или полностью теряется способность к восприятию устной речи, он обнаружил, что определенные повреждения мозга приводили к удивительно узким речевым расстройствам: некоторые пациенты теряли способность читать только слова с необычным написанием (например, английские слова rough или though ); другие не воспринимали выдуманные слова (too flow или boojum ); третьи видели, но не могли произнести слова, написанные разным шрифтом, или слова, которые были неровно напечатаны. Иногда эти пациенты могли читать целые слова, но не слоги; иногда они заменяли некоторые слова другими. Лемюэль Гулливер, описывая струльдбругов Лапуты, отмечает, что после достижения девяностолетнего возраста местные старики уже не способны развлекаться чтением, «так как их память не удерживает начала фразы, когда они доходят до ее конца; таким образом, они лишены единственного доступного им развлечения» [61] Свифт Д. Сказка о бочке. Путешествия Гулливера. Перевод под ред. А. А. Франковского. ( Примеч. перев.) . Некоторые из пациентов профессора Лекура страдали именно таким расстройством. Во время аналогичных исследований в Китае и Японии ученые выяснили, что пациенты, читающие идеограммы [62] Идеограммы — символы, обозначающие целые слова, а не отдельные звуки. ( Примеч. перев.) , и те, кто пользовался фонетическим алфавитом, реагировали на эксперименты по-разному, как будто за эти языковые функции отвечали разные отделы мозга.