Зина Гимпелевич - Василь Быков: Книги и судьба

«Бедный Николка, — внезапно подумал Федор. — И ему вот сюда лезть! Всего вероятнее, не от сладкой жизни». Те двое с шестами, однако, чуть не потеряли его следы, повернув немного вбок в самую гущу лозняка, подумав, наверное, что он там сидит. А его там не было, он, в общем-то, уже и не прятался. Для них он уже был недоступен. До того света он еще не добрел, но уже почти что ушел с этого. На этом остались практически только голова да глаза. Чтобы в последний раз взглянуть и попрощаться. Как только увидит его, так он и отойдет. Если дотянет… Боже, никогда в жизни у него не было мысли себя убить, всегда он неустанно боролся за жизнь. А тут вот должен…

Однако, может, он хоть перед концом увидит сына? Бедный Николка: что же он сейчас переживает? Конечно ж все это не по его воле — его заставили! Может, ему приказали? Какой-то большой начальник. Ведь есть же и над ним начальник. И послали его ловить в лесу отца, от которого он отрекся. Уж коль отрекся, то, значит, можно и ловить. Но как же такое возможно, как же жить тогда? Может, ему еще прикажут, словивши, учинить допрос отца? И сын вынужден будет его пытать? Боже, зачем же ты сотворил тогда белый свет!

— Лещук, вот туда пырни!

Это тоже Николка — откуда-то издали твердым начальственным голосом, которого Федор не знал. Тот голос он выучил уже без отца. Счастлива его мать, что не видит всего этого. И не слышит. [255]

«Облава» — это прямая метафора того, что было сделано с многомиллионным крестьянством не только Беларуси, но всей огромной страны. Но есть в ней и более глубокий смысл. «Облава» — это тотальная облава на все человеческое, что есть в человеке и что сопротивляется его превращению в «колесико и винтик» беспощадно управляемого механизма. «Облава» — это и уловление душ с последующим их уничтожением в людях: ведь в детстве у Николая Ровбы еще была душа.

В одной из последних строчек новеллы у Быкова вдруг прорывается прямое и даже сентиментальное: «Не дано было ему спокойно пожить, ну хоть повезло умереть спокойно» [256]. Откуда эта обезоруживающая чувствительность у обычно достаточно трезвого автора, способного выдержать нейтральный тон даже в повествовании, предельно накаленном? Объяснение этому мощному сентиментальному аккорду, очевидно, следует искать в отношении сверстников автора к поколению своих родителей, которое на своих плечах, вернее костях, несло чудовищный груз коллективизации. Это отношение включало множество сложных чувств: эмпатию, симпатию, порой — антипатию, но основой всегда служили стыд, жалость и всепоглощающее чувство вины перед родителями. Когда вслушиваешься и вчитываешься в интервью с Быковым [257], понимаешь, что те же ноты, что звучат в судьбе Федора Ровбы, так же пронзительно звучат и в судьбе Владимира Быкова, отца Василя. Оба служили в знаменитой армии Самсонова во время Первой мировой, оба попали в германский плен и работали батраками у немецких фермеров; работа эта была обычным тяжелым крестьянским трудом, но относились к ним хозяева ферм справедливо: без панибратства, зато по-человечески. Единственная разница в судьбах Федора Ровбы и Владимира Быкова заключалась в том, что отца писателя не раскулачили. Следует, однако, помнить, что многих соседей Владимира Быкова выслали только за то, что они «вкусили западной жизни», работая у немецких фермеров. И конечно, семья Быковых понимала, что, как ни тяжела их жизнь в родных местах, тем, кого выслали, пришлось, как Федору Ровбе, много хуже.

Заключая эту главу цитатой из советского словаря (напечатанного через четыре года после перестройки), где определяется слово «кулачество», предлагаем читателю подумать над вопросом, который последует за обещанной цитатой: «Кулачество, русское название сельской буржуазии, складывавшейся в результате социальной дифференциации крестьянства. Арендовало землю, использовало наемный труд, ссужало деньги и хлеб под работу. В начале 20-го века составляло 20 % крестьянских дворов, в 1913 производило 50 % товарного хлеба. В СССР ликвидировано в ходе коллективизации» [258]. Вопрос, который, по-видимому, задавали себе и родители, и крестьянские дети, попавшие под гнет коллективизации, часто повторяют совершенно разные герои Быкова, объединенные своим крестьянским происхождением.

Это вопрос: «За что?» Он озвучен многими другими героями Быкова, но и среди такого хора выделяются голоса Петрока, Степаниды, а также и Федора Ровбы. Частичный, земной ответ на этот обращенный к космосу вопрос дает следующий короткий роман Быкова «Стужа», представляющий собой хронику событий и последствий коллективизации в Беларуси.