Игорь Голованов - Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX–XXI вв.)

От того же информанта записано еще одно широко бытующее на Южном Урале предание – о роднике Марьины слезы: «У Сугомакской пещеры вы увидите родник Марьины слезки. Тоже красавица Марья. Когда демидовские были времена, они любили с Иваном друг друга, но Демидов запретил – он же красавиц брал себе в дом. <���…> Демидов взял эту Марью и увез ее туда. Там была лесничего сторожка и он туда ее спрятал… чтобы Ивану не досталась. И она все время, когда ходила за водой к колодцу (там большой колодец был), долго сидела, его ждала. И слезы девичьи лились. И в этом месте образовался родник» (ФА ЧГПУ). В этом предании родник как реальный пространственный локус наделяется свойствами мифологического образа, олицетворяющего жизненные силы земли и героини.

В поселке Тайгинка Челябинской области записано предание об озере Акуля: «У нас много озёр. Вот, например, озеро Акуля. Есть легенда, что девушка Акулина утопилась. Я слышала, от неразделённой любви. Ну, как обычно бывает? Безответная любовь там… То ли она была богатой, он бедный… В общем, какое-то несоответствие… Вот, ну и… как бывает» (ФА ЧГПУ; зап. Е. Белаевой от Л. С. Глуховой, 1941 г.р.). Предание словно отвечает на вопрос фольклороносителя: «Почему много озер?» – потому что много неразделенной любви. Здесь высшее (идеальное) чувство любви оказалось «привязанным» к земному, природному локусу.

Еще одно топонимическое предание представляет интерес с точки зрения превращения локуса в топос: «Есть на карте Челябинской области малозаметный поселок Кундравы, расположенный на берегу одноименного озера. Казалось бы, деревенька, каких много, но Кундравам есть чем похвастаться. <���…> Кундравы старше Чебаркуля <���…> Здесь родился известный режиссер Сергей Герасимов, чьим именем назван один из престижнейших вузов страны – ВГИК. Долгое время в районе поселка добывали золото, что вкупе с расположением на перекрестке нескольких дорог, в том числе и казанской, позволило ему стать достаточно крупным населенным пунктом. И наконец, здесь, по преданию, находится могила известного всей стране Петьки – порученца Василия Ивановича Чапаева, Петра Семеновича Исаева. <���…> Местные жители верят в то, что это именно тот самый Петька» (ФА ЧГПУ; зап. Е. Мухачевой от Е. К. Кабановой, 1934 г.р.). Итак, Кундравы старше Чебаркуля, замечает информант, а значит, имеет больше прав считаться центром географического пространства: перекрестье дорог, средоточие жизненных смыслов, место, где рождаются таланты. В предании нашел также реализацию топос «казанская дорога», чрезвычайно значимый для русской ментальности.

Близок к рассмотренным преданиям – с точки зрения внимания к пространственным объектам – текст мемората о посещении Белорецкого завода губернатором и архиереем. Этот текст приведен в воспоминаниях Д. И. Татаринова во второй половине XIX века: «…после ужинов, обедов и пикников решено было угостить еще его превосходительство поездкой на Иремель – самую высокую гору Южного Урала. Собралось большое общество, все местное начальство, прислуга и полиция. Был прекрасный летний день, не предвещавший никаких неожиданностей. Почтенные муллы окрестных башкирских деревень, встречая губернатора, тихо покачивали своими чалмами и шептали молитвы Аллаху. Вершина Иремеля считалась у них священной и ради увеселения и праздного любопытства на нее всходить было нельзя; такого человека Аллах жестоко наказывал. Все благополучно поднялись на гору и расположились около самой вершины. В самый разгар веселья вдруг стали собираться тучи и неожиданно разразилась страшная горная гроза». В этом тексте обращает на себя внимание не только выбор объекта для повествования – топос горы (как священного места), но и мотив божественного наказания за нарушение запрета. Это волнует рассказчика: «Очевидцы передавали мне впоследствии, что картина была такой потрясающей, какой они никогда в жизни уже не смогут забыть. Компания обратилась в бегство. Убит никто не был, но несколько человек заболело тяжелым травматическим неврозом. Перебито было большое количество различной посуды, и осколки ее я лично видел несколько лет спустя на месте бывшего губернаторского пикника…» [История Урала 2007: 55]. Итак, близкое к легендарному повествование рассказчик завершает свидетельскими показаниями, что, помимо четких координат места действия и реальных его участников, добавляет достоверность этому «чудесному» событию.

Легенда, как и предание, очень часто имеет локальную привязку. Это места, находящиеся на границе или за пределами освоенного человеком пространства. Обычно это водные локусы (родники, омуты, водовороты) или пещеры. Так, например, в уральской легенде о пещере Изматовка мы встречаемся с оригинальной трактовкой христианских мотивов о святых мощах: «Мы раньше ходили с иконой в нее <���…> Слышали, что там люди жили. Там раньше гробница была. <���…> А в гробнице лежали кости какие-то. Не знаю, какие кости там были. Это раньше, как стары старики были, Христа распинали. Вроде его кости там были. Такой вот гроб, он вроде как хрустальный был тогда. Лазили, глядели. Там родничок был возле этой гробницы, вода текла свежая, теперь-то ничего нет» (АФЭК ЧелГУ; зап. В. Жогиной в 1977 году в д. Серпиевка Челябинской обл. от П. Г. Баранковой, 1906 г.р.).

Как видим, в этом тексте звучат отголоски библейской легенды о погребении Христа. По священному писанию, высеченное в скале пространство, в которое был помещен гроб Христа, скорее всего, было пещерой (Евнг. от Матфея 27:60, от Марка 15:46, от Луки 23:53). По другой интерпретации, в апокрифическом евангелии Фомы, пещера – место рождения Христа [Мифы народов мира Т. 2: 311]. Тем самым пещера как локус наделяется семантикой святости, именно поэтому в них скрываются от мира святые и отшельники. Подобная трактовка обнаруживается в записанных на Урале легендах о пещере Игнатия, о святой Елене и других. Например: «Какой-то святой жил <���…> Звали его Игнатий. Ходили с иконами, молились. Как жил там, так и помер там. Так она и называлась – Игнатия пещера» (АФЭК ЧелГУ; зап. В. Жогиной в 1977 году в д. Серпиевка Челябинской обл. от Ф. И. Княпина, 1901 г.р.).

Таким образом, пространство фольклорных текстов не является идеальным, абстрактным, оно вещно, заполнено важными для человека смыслами. В приведенных преданиях пространство измеряется объектами, созданными или освоенными человеком. Все значимые части пространства получают наименование, вокруг которых и пульсирует творческая мысль фольклороносителей. Именно значимые части пространства и заполняющие его вещи «высветляют» в нем «парадигму и свой собственный порядок», как писал В. Н. Топоров [Топоров 1983: 279].