Сергей Мельгунов - Мартовскіе дни 1917 года

Мемуарист вспоминает письмо, полученное им с фронта от гр. Игнатьева. Корреспондент писал, что надо отдать себѣ отчет в том, что война кончилась, потому что армія «стихійно не хочет воевать»: Умные люди должны придумать способ ликвидаціи войны безболѣзненно, иначе произойдет катастрофа». Набоков показал письмо военному министру. Тот отвѣтил, что он получает такія письма массами и приходится «надѣяться на чудо».

Любопытно, что наиболѣе яркій случай отказа «итти на позиціи» в 5-ой арміи, считавшейся командным составом наименѣе «благополучной» со стороны эксцессов (арест офицеров), связан с такой бытовой деталью: полк считал несправедливым итти в окопы и пасхальную ночь, так как он стоял на позиціи в эту ночь в предшествующем году.

Иллюстрацію дают воспоминанія Пуанкарэ. Историк германской революціи Штребель, принадлежавшій к числу «левых» соціалистов, так охарактеризовал в своей работѣ «развал германской арміи»: он «начался не с іюльских дней 1918 года; он медленно, но неуклонно подготовлялся на протяженіи нѣскольких лѣт. Безконечная длительность войны, позиціонная война и походная жизнь подточили боевую силу и поколебали дух арміи».

Чернов спорит с Деникиным, Керенскій с Милюковым. Послѣдній «в виду опубликованія большевиками новых архивных документов» вынужден был послѣ длительной полемики внести «оговорку» в свое изложеніе, отрицавшее революціонную концепцію Керенскаго. («Еще факты». «Посл. Нов.» 17 ноября 27 г.). Соотвѣтсвующая поправка сдѣлана в «Россіи на переломѣ» — в трудѣ, в котором Милюков стал «приближаться к традиціонной «революціонной» концепціи.

Обобщеніе в каждом отдѣльном случаѣ требует критическаго анализа и слѣдующей за ним оговорки. Наглядную иллюстрацію можно найти в утвержденіях, раздававшихся на декабрьском совѣщаніи в Ставкѣ. Брусилов, подтверждая замѣчанія Рузскаго, приводил в качествѣ примѣра 7 Сиб. корпус, прибывшій на юго-западный фронт из рижскаго района «совершенно распропагандированным, люди отказывались итти в атаку; были случаи возмущенія, одного ротнаго командира подняли па штыки, пришлось принять кругыя мѣры, разстрѣлять нѣсколько человѣк, перемѣнить начальствующих лиц, и теперь корпус приводится в порядок». А вот полк. Никитин в качествѣ офицера при нач. штаба 7 арміи, гдѣ корпус приводился в порядок, имѣвщій возможность «спеціально» и «близко» наблюдать 7 Сиб. корпус в дѣйствіи, дает совершенно иную характеристику поведенія «ненадежнаго» корпуса перед революціей в условіях позиціонной борьбы, тяжелѣе которых «трудно придумать»: под Бржезанами «полк не дрогнул» — «дух героя командира (ген. Ступина), дух стараго русскаго солдата был с ними»...

См. мою книгу «Как большевики захватили власть».

Не трудно найти и источник легенды — это записка членов Особаго Совѣщанія, исчислившая потерю «людского запаса» в 2 милл. — военнообязанных, оставшихся в занятых непріятелем областях, уклонившихся, эмигрантов и пр.

Для двухмилліоннаго исчисленія дезертиров во время революціи он примѣнил такую своеобразную статистику. Взяв общую цифру 15 милл. призванных к 1 ноября 17 г. и исключив соотвѣтствующія цифры убыли (убитых, раненых, плѣнных) и наличный состав дѣйствующей арміи и запасных ея частей, он получил недохваток с 1 1/2 милл. человѣк. Это и есть, по его мнѣнію, дезертиры; прибавив сюда офиціальную цифру дезертиров в 365 т. к 100 т. укрывшихся в разных революціонных военных комитетах, он получил цифру в 2 милліона!!! И нѣт дѣла военному историку до несовершенства офиціальной военной статистики, сдѣлавшейся еще болѣе случайной в бурные годы революціи, игнорирует он и факт, устанавливаемый всѣми правительственными войсковыми комиссарами, что в дни наступленія «дезертиры» из числа членов исполнительных комитетов, в подавляющем большинствѣ случаев оказывались в первых рядах активно сражавшихся. Насколько произвольна военная статистика, руководящаяся головинским принципом исчисленія, видно из расчисленій другого военнаго историка Керсановскаго, который весь «недохваток» для дореволюціоннаго времени относит в рубрику убитых. Соотвѣтствующій матеріал дается в моей книгѣ «Легенда о сепаратном мирѣ».

Оно может быть отмѣчено и на том рижском плацдармѣ, который представлял распропагандированное «гнѣздо» на Сѣверном фронтѣ. В памятной запискѣ, поданной военному министру в 20-х числах марта от имени 379 офицеров XII арміи и подписанной в первую голову командиром латышскаго полка Вацетисом (извѣстным впослѣдствіи большевицким командармом), требовалось удаленіе с командных должностей всего «нѣмецкаго элемента балтійскаго происхожденія».

То же утвержденіе прошло красной нитью в рѣчи Брусилова при пріемѣ в Кіевѣ членов Гос. Думы.

Напр., в дневникѣ Селивачева имѣется запись: «несомнѣнную карьеру дѣлает Брусилов: хитрый старик, видя окружающее, первый стал заигрывать с народом». Приспособляемость к общественному мнѣнію Селивачев увидит даже в том, что в свое время Брусилов, единственный из главнокомандующих, дал «идеальную аттестацію» земским организаціям на фронтѣ, когда хотѣли их уничтожить по причинѣ их «яко бы безполезности», а на самом дѣлѣ считая их «революціонными».

Относительную цѣнность этих резолюцій, как нельзя лучше, характеризуют строки из воспоминаній извѣстнаго московскаго большевицкаго деятеля Смидовича, который разсказывает, как т. Кастеловская (старая большевичка) желала в партійном органѣ печатать резолюціи «не так, как онѣ принимались».

См. «Россійская контр-революція». Методы и выводы ген. Головина.

Припомним, что ген. Янушкевич в 15 г. эту формулу развивал в офиціальном обращеніи к Совѣту министров; в дни революціи она фигурирует в устах извѣстнаго издателя Сытина, в дневникѣ Гиппіус и т. д.

Эта строки пишутся в рѣшающій для Россіи момент. Каковы бы ни были ближайшія послѣдствія германскаго продвиженія вглубь страны, характер, который пріобрѣтает война на обширной территоріи россійской равнины в 1941-42 г.г., как бы подтверждает закон «евразійской» самобытности.

Не показательно ли в этом отношеніи свидѣтельство Махно, что в деревнях, прилегавших к району знаменитаго Гуляй Поля, будущей резиденціи анархическаго «батьки», в первые четыре мѣсяца революціи вообще большевиков не было.

Керенскій в «Experience» говорит, что революція отчасти родилась, как протест против перспектив сепапаратнаго мира. Он лишь повторил слова Церетелли в Гос. Совѣщаніи 17 г. «всѣ знают, что, если бы не было русской великой революціи, мы в настоящій момент имѣли бы сепаратный мир».