Юрий Мухин - Военная мысль в СССР и в Германии

До недавнего времени в числе немногих неопубликованных работ Ленина оставались его выступления на IX партконференции. Тем, кто решал вопрос о составе Полного собрания сочинений, видимо, представлялось удобным выставлять Сталина главным виновником случившегося: не дал, дескать, из упрямства Первую Конную под Варшаву и тем самым предопределил беду. Агитпроповцы довольно неуклюже оберегали авторитет Ленина, который в свое время взял всю ответственность на себя и на ЦК.

Выступая на конференции, Троцкий сравнил состояние измотанных красных войск под Варшавой с состоянием «полусомнамбулы». «В прениях тов. Троцкому было указано , – заметил на это Ленин, – что если армия находилась в полусомнамбулическом или, как он потом выразился, полуусталом состоянии, то ведь центральное стратегическое командование не было или, по крайней мере, не должно было быть полуусталым. И ошибка, несомненно, остается… Если мы не научились после Деникина и Колчака устанавливать эту стену внутренней усталости, если состояние духа на одну треть сомнамбулическое, то мы должны сказать всякому политическому руководителю: благоволите подтвердить наши директивы или изменить. Мы это делать еще не научились, хотя два раза проделали опыт с Деникиным, Колчаком и Польшей». Ленинский анализ причин неуспеха в основном совпадал со сталинским. «Мы встретили большой национальный подъем мелких буржуазных элементов, которые по мере приближения (красных, – Р.К.) к Варшаве приходили в ужас за свое национальное существование, – говорил Владимир Ильич. – Нам не удалось прощупать действительного настроения пролетарских масс и в батрачестве и в рядах промышленного пролетариата Польши» (В. И. Ленин. Неизвестные документы 1891—1922, М., 1999, с. 389—390, 315—316).

Особо следует отметить, что в самый разгар варшавской драмы Сталин обратился в Политбюро ЦК с запиской о создании боевых резервов республики. Непосредственно обобщая происходящее, извлекая из него живые уроки, он предлагал принять программу по этому вопросу, в том числе «меры к постановке и усилению» авто-, броне– и авиапромышленности (это в двадцатом-то году!), не утратившие смысла до конца Отечественной войны. Сталин возмущался тем, что Троцкий ответил на его предложения «отпиской» , и перечислял конкретные недостатки армейской работы и способы их устранения. «ЦК должен знать и контролировать всю работу органов военного ведомства, не исключая подготовки боевых резервов и полевых операций, – подчеркивал Сталин, – если он не хочет очутиться перед новой катастрофой» (Собр. соч., т. 4, с. 349). «Несомненно, – острил Троцкий еще в связи с Брестом, – что главная моя забота: сделать наше поведение в вопросе о мире как можно более понятным мировому пролетариату – было для Сталина делом второстепенным. Его интересовал «мир в одной стране», как впоследствии – «социализм в одной стране». В решающем голосовании он присоединился к Ленину»

(«Моя жизнь», т. 2, с. 122). Но Троцкий проглядел самое существенное. Становление новой, трудовой и антиэксплуататорской общественной системы реально начинается не с «мирового пролетариата», который в устах этого «вождя Красной Армии» выглядит всего лишь красным словцом, а как раз с «одной страны». Этой страной в мировой истории явилась наша Родина – Россия. Вот почему Сталин делал все, чтобы органически слить природно присущую ей «всемирную отзывчивость» (Пушкин-Достоевский) с «национальной гордостью великороссов» (Ленин), не мыслил интернационализм без патриотизма. Троцкий предпочел остаться в разреженной атмосфере своих неукорененных холодных абстракций. Он так и не сумел понять, что его, как ему казалось, «серый» оппонент неизмеримо деловитее и зрелее, проникновеннее, диалектичнее и «материалистичнее» «мэтра» и как революционер».

На этом мы закончим цитировать Р. Косолапова и вернемся к Тухачевскому.

В 1923 г. стратег Тухачевский прочел лекции на тему советско-польской войны в академии РККА и издал эти лекции в том же году отдельной брошюрой под названием «Поход на Вислу». Брошюра вызвала возмущение среди участников советско-польской войны и, разумеется, большой интерес в Польше. Польские издатели попросили маршала Пилсудского откомментировать эту работу Тухачевского. Пилсудский в 1924 г. написал свой развернутый комментарий, который назвал просто «1920 год». Эта книга была переведена на русский и издана в 1926 г.

Сначала несколько слов о брошюре Тухачевского. Возможно, он пионер того, что стало в советской науке правилом – плевать на истину; главное – собственная слава, деньги, общественное положение «ученого». Наглость, с какой Тухачевский ставит все с ног на голову, сравнима только с наглостью так называемых «генетиков» после 1956 г., когда выяснилось, что никаких отдельных от организма вейсмановских и моргановских частичек «наследственного вещества» (генов) нет, и эти генетики стали бессовестнейшим образом называть «генами» участки хромосом. Но при этом продолжали именовать себя «учеными», а истинных ученых (того же Лысенко) заплевали и затоптали.

Думаю, что начал всю эту подлость в науке именно Тухачевский. В его брошюре нет ни малейших намеков на ошибки, приведшие к поражению – он запланировал и провел всю операцию, по его словам, блестяще. Он так и заканчивает свой анализ и описание работы командующим Западным фронтом: «Так кончается эта блестящая наша операция, которая заставляла дрожать весь европейский капитал…» Ни больше и ни меньше!

Из-за удивительной наглости Тухачевского порой складывается впечатление, что он читал свои лекции, «не приходя в сознание». Пара цитат.

Он пишет: «Конечно, вступить в решительное сражение до Вислы было бы для нас гораздо приятней, но противник отходил и надо было готовиться к самому трудному, к самому тяжелому и к самому опасному действию – к сражению с польскими силами, опирающимися на широкую, быструю и трудно проходимую Вислу». Вдумайтесь, поляки в несколько дней уничтожили вверенные Тухачевскому войска Красной Армии именно там, где Тухачевскому было бы «приятнее» уничтожить их – не доходя до Вислы. Чем же ты, дурак, хвастаешься? Почему сражаться с противником, у которого за спиной есть пространство для маневра, легче, чем с противником, у которого маневр ограничен широкой рекой?

Можно понять Пилсудского, который, хотя и написал в ответ на лекции Тухачевского работу по объему в 4 раза большую, чем критикуемая брошюра, но извиняется пред читателями, что не способен разобрать всю «фальшь» Тухачевского, так как тогда книга возрастет до неприемлемых объемов. «Когда читаешь этот роман, который происходит в воображении г-на Тухачевского , – пишет Пилсудский, – …бросаешь книгу с известным неприятным чувством. Зачем столько кривлянья в большой исторической работе войны?»