Марина Куропаткина - Тайны смертей русских поэтов

Уже значительно позже, рассказывая свою историю в отделении милиции, в полном отчаянии, но твердо она говорила: «Я замкнулась в себе, гордыня обуяла меня. Я отчужденно, с нарастающим раздражением смотрела на мечущегося Рубцова, слушала его крик, грохот, исходящий от него, и впервые ощущала в себе пустоту. Это была пустота рухнувших надежд.

Какой брак?! С этим пьянчужкой?! Его не может быть!

– Гадина! Что тебе Задумкин?! – кричал Рубцов. – Он всего лишь журналистик, а я поэт! Я поэт! Он уже давно пришел домой, спит со своей женой и о тебе не вспоминает!..

Рубцов допил из стакана остатки вина и швырнул стакан в стену над моей головой. Посыпались осколки на постель и вокруг. Я молча собрала их на совок, встряхнула постель, перевернула подушки…

Рубцова раздражало, что я никак не реагирую на его буйство. Он влепил мне несколько оплеух. Нет, я их ему не простила! Но по-прежнему презрительно молчала. Он все более накалялся. Не зная, как и чем вывести меня из себя, он взял спички и, зажигая их, стал бросать в меня. Я стояла и с ненавистью смотрела на него. Все во мне закипало, в теле поднимался гул, еще немного, и я кинулась бы на него! Но я с трудом выдержала это глумление и опять молча ушла на кухню…

Где-то в четвертом часу я попыталась его уложить спать. Ничего не получилось. Он вырывался, брыкался, пнул меня в грудь… Затем он подбежал ко мне, схватил за руки и потянул к себе в постель. Я вырвалась. Он снова, заламывая мне руки, толкал меня в постель. Я снова вырвалась и стала поспешно надевать чулки, собираясь убегать.

– Я уйду.

– Нет, ты не уйдешь! Ты хочешь меня оставить в унижении, чтобы надо мной все смеялись?! Прежде я раскрою тебе череп!

Он был страшен. Стремительно пробежал к окну, оттуда рванулся в ванную. Я слышала, как он шарит под ванной, ища молоток… Надо бежать! Но я не одета! Однако животный страх кинул меня к двери. Он увидел, мгновенно выпрямился. В одной руке он держал ком белья (взял его из-под ванны). Простыня вдруг развилась и покрыла Рубцова от подбородка до ступней. “Господи, мертвец!” – мелькнуло у меня в сознании.

Одно мгновение – и Рубцов кинулся на меня, с силой толкнул обратно в комнату, роняя на пол белье. Теряя равновесие, я схватилась за него, и мы упали. Та страшная сила, которая долго копилась во мне, вдруг вырвалась, словно лава, ринулась, как обвал… Рубцов тянулся ко мне рукой, я перехватила ее своей и сильно укусила. Другой своей рукой, вернее, двумя пальцами правой руки, большим и указательным, стала теребить его за горло. Он крикнул мне: “Люда, прости! Люда, я люблю тебя!” Вероятно, он испугался меня, вернее, той страшной силы, которую сам у меня вызвал, и этот крик был попыткой остановить меня. Вдруг неизвестно отчего рухнул стол, на котором стояли иконы, прислоненные к стене. На них мы ни разу не перекрестились, о чем я сейчас горько сожалею. Все иконы рассыпались по полу вокруг нас. Сильным толчком Рубцов откинул меня от себя и перевернулся на живот. Отброшенная, я увидела его посиневшее лицо. Испугавшись, вскочила на ноги и остолбенела на месте. Он упал ничком, уткнувшись лицом в то самое белье, которое рассыпалось по полу при нашем падении.

Я стояла над ним, приросшая к полу, пораженная шоком. Все это произошло в считанные секунды. Но я не могла еще подумать, что это конец. Теперь я знаю: мои пальцы парализовали сонные артерии, его толчок был агонией. Уткнувшись лицом в белье и не получая доступа воздуха, он задохнулся…

Тихо прикрыв дверь, я спустилась по лестнице и поплелась в милицию. Отделение было совсем рядом, на Советской улице…»

Ю. Нагибин, описывая произошедшие в квартире Рубцова события, писал в своем дневнике: «Когда он, хрипя, лежал на полу, она опомнилась и выбежала на улицу. “Я убила своего мужа!”, – сказала она первому встречному милиционеру. “Идите-ка спать, гражданка, – отозвался блюститель порядка. – Вы сильно выпимши”. – “Я убила своего мужа, поэта Рубцова”, – настаивала женщина. “Добром говорю, спать идите. Не то – в вытрезвитель”. Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут случился лейтенант милиции, слышавший имя Рубцова. Когда они пришли, Рубцов не успел остыть. Минут бы на пять раньше – его еще можно было бы спасти…».

Людмила Дербина была приговорена Вологодским городским судом «к семи годам лишения свободы за умышленное убийство в ссоре, на почве неприязненных отношений». Отсидев в тюрьме пять с половиной лет, Дербина была амнистирована. Выйдя на свободу, она написала книгу «Воспоминания», где подробно, ничего не приукрашивая, описала жизнь и смерть Николая Рубцова.

В 1973 году могила Николая Рубцова была увенчана мраморным надгробием – плитой с изображенным на ней барельефом Рубцова, под которым была аккуратно выбита строка из его собственного стихотворения: «Россия, Русь! Храни себя, храни!».

од Новый год пожилая женщина получила необычное письмо. На конверте не стояло обратного адреса, он не был подписан. Женщина вскрыла конверт, и из него выпал листок бумаги, вырванный из календаря, на котором имелась только одна строчка, напечатанная на машинке: «Принято решение убить вашего сына Александра». Женщина помертвела, медленно опустилась на табурет. Потом подошла к телефону, набрала номер диспетчерской и попросила соединить с Парижем.

Вскоре она услышала родной голос: «Мама! С Новым 1977 годом! Как у тебя дела? Как здоровье?». Женщина убедилась, что ее сын, Александр Галич, жив и здоров. Возможно, это чья-то глупая шутка. Однако сомнения остались. Ведь в письме не сказано «убит», сказано «принято решение убить». И вся ее жизнь превратилась в тягостное ожидание неотвратимого конца, в котором она не сомневалась. Сам Галич ничего не знал о предупреждении и готовился к празднику. Это был последний Новый год, который встречал Александр Галич.

…Расцвет творчества Галича в СССР пришелся на конец 1960-х годов. В марте 1968 года он выступал на фестивале песенной поэзии «Бард-68». Фестиваль проходил в Новосибирском академгородке, но, несмотря на это, в зале не было ни одного свободного места, люди даже сидели на ступеньках, стояли в проходах, в дверных проемах.

С этой песни начал свое выступление Галич, и весь зал сразу же подхватил: