Хэммонд Иннес - Конкистадоры. История испанских завоеваний XV–XVI веков

А затем из Панамы прибыл Альмагро. Вместо Пед-Рариаса губернатором стал Педро де лос Риоса, а поскольку экспедиция казалась многообещающей, новый губернатор не был расположен вмешиваться. Альмагр0 смог беспрепятственно набирать рекрутов. Люди, только что прибывшие из Испании, малознакомые с тяготами и лишениями, сопряженными с открытием новых земель, записывались охотно, так что кроме провизии Альмагро удалось привезти с собой по крайней мере восемьдесят новых рекрутов. Полные желудки и новое пополнение подбодрили путешественников. Два корабля поплыли вместе, сперва к острову Гальо, где провели две недели за устранением полученных во время шторма повреждений, а затем в бухту Сан-Матео. Погода улучшилась, и им удалось пройти вдоль берега на юг до самого Такамеса, в наше время носящего название Атакамес. В то время это был довольно большой порт, примерно две тысячи домов, с настоящими улицами и другими признаками высокого уровня цивилизации. Испанцы находились в тот момент на самой границе империи инков, не в самом Перу, а в недавно завоеванном государстве Кито, территория которого примерно совпадает с современным Эквадором. Они встали на якорь возле земли, богатой золотом и изумрудами, с очевидными признаками развитого земледелия. И все же испанцы повернули обратно, обескураженные враждебным отношением местного населения. Это решение требует пояснения ввиду того, что Писарро суждено было совершить позже столь же малыми силами.

Враждебность населения стала очевидной, как только испанцы бросили якорь. От берега отошли каноэ, полные вооруженных воинов с золотой маской в качестве боевого знака. Когда же Писарро высадился на берег с целью попытаться объясниться на языке жестов, на его отряд набросились орды воинов. Писарро удалось спастить только потому, что индейцы на мгновение остолбенели при виде того, как один из кабальеро отделился от своей лошади.

Эта единственная стычка настолько обескуражила людей Писарро, что большинство из них шумно потребовали возвращения в Панаму. Отчасти это объяснялось условиями, в которых им приходилось действовать, отчасти – качеством человеческого материала. До Панамы было немногим более пятисот миль, но для большинства участников экспедиции каждая миля являлась настоящим шагом в неведомое. Пятьсот миль – небольшое расстояние для экспедиции первооткрывателей, однако существование людей на борту кораблей Писарро сильно отличалось от жизни участников плаваний Колумба и Магеллана. Они не были моряками. Эти солдаты-авантюристы не имели представления об управлении кораблями в открытом море. Точные размеры судов экспедиции неизвестны, однако мало вероятно, чтобы они были больше «Санта-Марии», длина которой составляла всего 78,5 фута; в дополнение к команде каждое из них несло почти сто человек, не считая лошадей и припасов. Каждый, кому приходилось плавать на дрифтере или траулере такого размера, поймет возникающий при этом дискомфорт – а во время шторма условия жизни на борту становились почти невыносимыми. Более того, поскольку ветеранам-колонистам было очень хорошо известно, с какими тяготами неизбежно столкнется экспедиция, и Писарро, и Альмагро вынуждены были набирать людей среди неудачников колонии или новоприбывших из Испании. В Европе эти люди стали не нужны в связи с окончанием войны и прибыли за море искать удачи, будучи в состоянии, близком к отчаянию. В отличие от Кортеса у Писарро не было возможности выковать из этого невдохновляющего материала дисциплинированную и эффективную силу. Он знал, что при столкновении с решительным противодействием местного населения шансов уцелеть у него будет немного.

Принятый в конце концов план являлся повторением того, что они делали прежде. Писарро должен был остаться в лагере в подходящем месте, а Альмагро – вернуться в Панаму и, продемонстрировав захваченное золото, добыть подкрепление. Эта перспектива вряд ли радовала Писарро, и компаньоны чуть не поссорились; однако в конце концов он согласился, что другого выхода нет. Экспедиция вновь подняла паруса и с попутным ветром и течением направилась вдоль берега на север в поисках подходящего места для лагеря. Однако местные жители везде были настороже и настроены враждебно. Чтобы не повторять печальный опыт пребывания во влажных, кишащих москитами топях севера, Писарро на этот раз высадился на острове Гальо. Два голых холма на этом острове красных скал – едва ли не единственная заметная деталь рельефа среди удручающе плоской равнины Рада-де-Тумако; это пустынное место быстро довершило начавшийся уже процесс деградации его войска. Солдаты, воспитанные в подчинении начальству, пока не бунтовали в открытую, но нескольким из них удалось тайком отправить на корабле Альмагро письмо, спрятав его в прихваченный в качестве образца ком сырого хлопка. Упаднический тон письма и обвинения в адрес Писарро в том, что он насильно удерживает людей на острове, с быстротой молнии разлетелись по всей колонии. В результате Альмагро не только не удалось добиться поддержки губернатора в наборе необходимых рекрутов, но на Гальо было отправлено два корабля под командой офицера по имени Тафур, чтобы эвакуировать остальных участников экспедиции и привезти их обратно в Панаму.

Достигнув острова Гальо, Тафур обнаружил остатки экспедиции в состоянии, близком к полному истощению. Людей в лагере стало значительно меньше, так как вскоре после отплытия Альмагро Писарро избавился от наиболее беспокойных членов команды, отослав их с Руисом на втором корабле под тем предлогом, что он нуждается в ремонте. Оставшиеся с ним в конце концов вынуждены были довольствоваться одними моллюсками. Под тропическими дождями кожа их обветрилась и обгорела на солнце, одежда превратилась в лохмотья, кости торчали; они выглядели как ожившие огородные пугала. И все же тринадцать человек решили проигнорировать приказ губернатора и остаться со своим лидером в добровольном изгнании на этом злополучном пустынном островке. Писарро учился у Кортеса: проведя на песке острием меча свою знаменитую линию, он поступил ничуть не менее драматично, чем Кортес, когда утопил свои корабли. Да и его слова: «Друзья, эта линия отделяет нас от труда, голода, жажды, усталости, болезней и всех прочих превратностей, которые мы найдем в нашем предприятии, до того самого дня, когда наши души вернутся к Господу…» Речь Писарро в изложении Прескотта несколько отличается от версии Гарсиласо и заканчивается с еще большим пафосом: «Там лежит Перу с его богатствами; здесь Панама и ее бедность. Выбирайте, каждый из вас, что больше подходит храброму кастильцу. Что касается меня, я иду на юг». С этими словами он переступил черту.