Вадим Кожинов - Победы и беды России

Это убеждение в своем праве «не считаться» ни с государством, ни с народом свойственно определенной части интеллигенции, которую приходится признать в своем роде «экстремистской»; правда, тот же Милюков не похож на экстремиста, но в «экстремальной» ситуации оказался способным на столь крайние волеизъявления. Милюковский экстремизм вызвал «категорическое осуждение» даже самих кадетов, и столь чтимый Павел Николаевич вынужден был оставить пост председателя кадетского ЦК, который он занимал в течение 11 лет (его место занял более «умеренный» князь Павел Долгоруков). [153] Там же. С. 177.

Вместе с тем подобного рода факты свидетельствуют о главном: о «местопребывании» интеллигенции между народом и государством; нарушение этого «статуса» дискредитировало даже такого кумира, как Милюков.

И в основе своей российская интеллигенция так или иначе осуществляла свое «назначение» и до 1917 года, и после него, пусть и имеется масса примеров экстремизма и «предательства».

Вполне закономерно, что в наши дни, когда, как многие еще и сегодня полагают, в России-де создается демократический строй, формируется правовое государство в западном духе, нередко слышатся голоса о неизбежном отмирании интеллигенции. Вопрос только в том, возможна ли демократия западного типа в России? Ведь для ее осуществления необходимо не только создать демократические институты и процедуры, но и кардинально преобразовать сам народ страны…

В заключение позволю себе еще раз процитировать Чаадаева (это особенно уместно, поскольку его великое наследие подверглось грубой фальсификации и вообще остается почти неосвоенным):

«Идея законности, идея права для русского народа — бессмыслица (выделено Чаадаевым. — В. К. )… Никакая сила в мире не заставит нас выйти из того круга идей, на котором построена вся наша история, который… составляет всю поэзию нашего существования» [154] Чаадаев П. Я. Цит. соч. Т. 1. С. 494. (в том числе, добавлю от себя, поэзию существования интеллигенции, воссозданную во всей ее полноте русской литературой и искусством…).

С глубоким удовлетворением прочитал я в «Дне» работу молодого политолога, вернее будет сказать, представителя современной историософии Александра Дугина «Великая война континентов». Воскрешение и дальнейшее развитие «евразийского» мышления — это, по моему убеждению, необходимейшая задача нашего самосознания.

Мне лучше многих известно, что еще недавно «легальное» изложение евразийских идей было, в сущности, невозможным. В 1981 году я опубликовал в «Нашем современнике» (№ 11) статью «И назовет меня всяк сущий в ней язык…», где, помимо прочего, попытался в какой-то мере выразить «евразийское» понимание основных судеб России (противопоставив его гораздо более «привычному» — «славянофильскому»). Но в результате журнал подвергся всяческим репрессиям — вплоть до обличительного постановления ЦК КПСС. Естественно, я испытываю потребность вступить в диалог с исследователем нового поколения, возрождающим плодотворнейший путь познания России и мира в целом. Присутствует в этой потребности и уже чисто личный подтекст.

Говоря о послереволюционном времени, А. Дугин утверждает, что «триумфом „евразийцев“ было создание в Красной Армии в 1918 году ГРУ (Главного разведывательного управления) под руководством Семена Ивановича Аралова, бывшего царского офицера, до 1917 года связанного с военной разведкой». А. Дугин, между прочим, здесь не вполне точен, ибо С. И. Аралов стоял во главе более крупной «единицы» армии — Оперода (Оперативного отдела) Всеросглавштаба, куда разведка входила как одно из отделений. А непосредственно руководил ею приглашенный Араловым бывший Генерального штаба капитан Борис Иннокентьевич Кузнецов (1889–1957).

С. И. Аралов — мой родственник, точнее, по традиционному определению — свойственник: его жена — родная сестра моей бабушки, и я, естественно, знал Семена Ивановича с детских лет (1930-е годы) до его кончины в 1969 году. Насколько мне известно, не без его рекомендации пришел в разведку и брат моей матери — С. В. Пузицкий, дослужившийся до комкора, то есть генерал-лейтенанта; он играл важную роль в преемнике ГРУ — Разведупре РККА и, как и большинство его коллег, погиб в 1937 году.

Разумеется, вопрос о «евразийстве» в разведке и вообще в политике после 1917 года нуждается в тщательнейшем изучении и глубоком осмыслении, но уже и сама постановка этого вопроса чрезвычайно важна и наводит на серьезные размышления.

Я взялся писать эту главу не столько для своего рода «дополнения» к высказанному А. Дугиным. Он говорит о «гармонии», объединявшей «…„атлантистски“ настроенных коммунистов и англосаксонских капиталистов», — гармонии, «которая часто ставит в тупик историков, недоумевающих по поводу полного взаимопонимания „классовых врагов“ „мессианских“ большевиков с их диктатурой пролетариата и банкиров Уолл-стрит…»

Да, дело обстояло и обстоит — хотя это совершенно непривычно для подавляющего большинства даже специально изучающих идеологию людей… именно так: и классовые, и — шире — социальные различия и противоречия являются в действительности менее фундаментальными, нежели та геополитическая близость, о которой размышляет А. Дугин. И я хочу в связи с этим обратить сугубое внимание читателей на книгу Маркуса Вольфа «Трое из 30-х» (немецкое издание — «Die Troika», 1989), изданную в 1990 году издательством «Прогресс».

В сущности, в книге Вольфа не три, а намного больше героев; один из них, и очень важный, — он сам. Но начнем по порядку. В 1933–1936 годах в Москву приехали и обосновались в районе Арбата (они и называют теперь себя «детьми Арбата») семьи трех очень видных «коминтерновцев» — влиятельнейшего прокоммунистического журналиста из США Луи Фишера, знаменитого тогда писателя-коммуниста из Германии Фридриха Вольфа и его земляка, крупного партийного функционера, «курьера Коминтерна» Вильгельма Влоха. Их в то время еще совсем юные, родившиеся в 1923–1925 годах сыновья — Джордж-Юра и Виктор Фишеры, Маркус-Миша и Конрад Вольфы и Лотар Влох — стали ближайшими друзьями на всю жизнь, хоть и разлучались очень надолго.

Фишеры в 1939 году уезжают в США, и в конце войны Джордж служит «офицером связи» на аэродроме американских «челночных» бомбардировщиков под Полтавой; позднее же он стал профессором, специалистом по России, и, как сообщается в книге М. Вольфа, «его коллегами и друзьями становятся Генри Киссинджер и Збигнев Бжезинский…»

Маркус и Конрад Вольфы, напротив, остаются в СССР, участвуют в войне в рядах Советской Армии (занимаясь в основном пропагандой среди германских войск и допросами пленных). После войны Конрад стал известнейшим кинорежиссером и президентом Академии искусств ГДР, а автор книги Маркус — ни много ни мало руководителем контрразведки ГДР.