Максим Калашников - Третий Проект. Том I Погружение

Такова мораль крестьянина, вызревшая в уродливом зазеркалье «Северной Пальмиры» при династии Романовых. И не надо рыдать о «России, которую мы потеряли» и пенять на Сталина, который, де, уничтожил самых хозяйственных, честных и трудолюбивых. Не нравится вам Горький? Давайте обратимся к написанному другим знатоком народной жизни, бескомпромиссному Виссариону Белинскому.

«В понятии нашего народа свобода есть воля, а воля – озорничество. Не в парламент пошел бы освобожденный русский народ, а в кабак побежал бы он, пить вино, бить стекла и вешать дворян, которые бреют бороду и ходят в сюртуках, а не в зипунах…»

Знаете, Виссарион Григорьевич, написав это, как в воду глядел. Вся история ХХ века на Руси подтвердила его выводы. И в 1917-м, и в 1991-м…

Напоследок посмотрим на империю Романовых с той стороны, которая составляет ее главную гордость – военной.

Российская империя при всей слабости ее экономического основания была милитаризованным государством. После Петра мы становимся признанной военной силой. Именно милитаризация оправдывала закрепощение крестьян. Мол, терпи, мужик. Ты превращен в раба для помещика, но барин-то твой – воин! Ему приходится воевать и рисковать жизнью на государевой службе, а потому ему многое дозволено.

Надо сказать, Петр Первый действительно провел немилосердную мобилизацию дворян. Они при нем и под пулями в атаку ходили, и на крепостные стены бросались, и морское дело осваивали, и почти на верную смерть в дальние экспедиции ходили. Много их погибло и от свинца, и от цинги. Иные уходили по приказу Петра в полярные плавания вместе с женами, где и находили последний покой. Но…

В восемнадцатом веке на Россию прекращаются ежегодные налеты крымской конницы, а после разгрома Карла Шведского под Полтавой в 1709 году и вплоть до самого наполеоновского нашествия в 1812-м на нас добрый век никто не решается напасть. У России не оказывается врагов, способных угрожать ее существованию. Польша – в упадке и смуте. Турция испытывает острые внутренние кризисы. Швеция способна лишь на локальные операции, предел ее мечтаний – отбить у русских часть Карелии и захватить Петербург. Маленькая Пруссия о походе на Восток даже не мечтает (а единой Германии еще нет). Австрии не до нас. Франция – далеко, ее нападение на нас – физически невозможно. Да и нет в те времена механизированных армий и авиации, железных дорог и автомобилей, без которых любая армия того времени просто растворялась на огромных русских просторах.

Династия Романовых уже не мобилизует дворянство: ему даруются вольности, делающие государеву службу не обязательной, а добровольной. И временный союз мужика и власти тотчас распадается. Вспыхивает кровавая крестьянская война Емельяна Пугачева. Крестьянин был готов гнуть спину на крепостника до тех пор, пока тот воевал и защищал от врагов. После 1709 года помещик с точки зрения мужика превращается в сущего паразита, кровопийцу, «трофейщика». Ведь он ничего не делает, а лишь жрет водку, устраивает балы да охоты, таскает в постель девок, в карты режется и покупает невесть что. Каких-то – тьфу ты, Господи, срамота одна! – баб каменных в раздетом виде, да картины с голыми телесами.

При этом русский мужик с молоком матери впитывал понимание: барин имеет все, потому что власть держит меня в крепостном рабстве у этого кровопийцы, потому что я вынужден даром отдавать ему плоды труда своего, потому что я всего лишен. Поэтому рождался протест: то, что у дворянина – это на самом деле мое, моим потом политое, и я это должен вернуть. Отнять и поделить.

Что делал помещик? Старался содрать со своих крестьян три шкуры, чтобы было на что кутить в Париже и на европейских курортах, чтобы играть в карты и давать балы, чтобы тыщи рублей спускать на импортную роскошь. Большинство из того, что выжималось из мужика, шло не в развитие промышленности, а в совершенно немыслимую, непроизводительную роскошь, миллионы рублей утекали за рубеж, обеспечивая развитие Западной Европы. Сюда же отнесем и варварскую модель хлебного экспорта царской России, которая до сих пор заставляет млеть от восторга интеллигентских придурков: «Ах, мы кормили хлебом всю Европу!». Мы вывозили зерно с Юга, хотя страна при этом голодала и недоедала, хотя на душу населения хлеба в «хлебоэкспортной» России производилось меньше, чем в странах, которые этот хлеб у нас покупали. Это ли не яро «трофейный» подход? И коль мы «кормили всю Европу», то какого черта власть постоянно пыталась провести реформы на селе и без устали сокрушалась по поводу низкой производительности труда русских крестьян?

Таким образом, дворянин утрачивает оправдание своего господства, все больше превращаясь в неприкрытого мародера. Он – уже далеко не всегда воин и подвижник во благо Империи.

Но это – полбеды. Второй половиной становится прогрессирующая военная несостоятельность государства Романовых. Мы тоже гордимся славными победами русского оружия в XVIII столетии, гениями Румянцева и Суворова, Ушакова и Сенявина. Мы знаем, что русская армия в ту эпоху стяжала себе славу непобедимой. За короткое историческое время Империя занимает Северное Причерноморье, Крым, Приднестровье, Кавказ и Закавказье. Но…

Но при всем этом возможности решить геополитические задачи России тогда не использовали даже наполовину. Три века назад Турция впала в столетнюю слабость. Англия и Франция еще не знают парового флота – его еще не изобрели, и потому западные эскадры не могут оперативно прибыть в Черное море. В тот век русские, мобилизовавшись, могли взять Босфор и Дарданеллы комбинированными ударами с моря и суши, десантными операциями. Сделай мы это – и Россия выходила в Средиземное море, заводила мощный торговый флот, получала огромные доходы от торговли на Юге.

Вот только средства, которые могли бы пойти на это, правящие верхи России профукали на дворцы и поместья, на фаворитов и развлечения. На фоне ее московские, допетровские цари, выглядят как мобилизационные гении. Они строили немного и скромно, в первую очередь отливая пушки.

Россия так и не смогла занять Босфор и Дарданеллы ни в восемнадцатом веке, ни в войну 1828-1829 годов. Зато потом начинается череда военных неудач. Режим сырьевиков, крепостников и «добывателей трофеев» допускает военно-техническое отставание от Европы, и это быстро выливается в череду военных поражений.

В Крымскую войну 1853-1856 годов Запад бросает против нас солдат с дальнобойными винтовками, паровые винтовые корабли и даже первые броненосцы. Русский солдат вынужден противостоять им с примитивными гладкоствольными ружьями, парусными кораблями и горсткой устаревших колесных пароходов. Уже в ту войну российский генералитет показывает себя косным и неспособным вести современную войну. Части бросаются в атаки на убой, без координации, наблюдаются первые попытки завалить развитого противника трупами своих солдат.