Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Талантливый литератор Моррас обо всех монархических идеалах говорит и пишет на очень своеобразном, литературно-вычурном, эстетствующем и заковыристом языке, но именно этот стиль дает любому “королевскому молодчику” возможность по-своему, удалив литературные орнаменты Морраса, излагать монархические символы веры и создавать себе самому иллюзию, что он не просто повторяет вычитанные сегодня в L'АF слова Морраса, а дает плод своих критических раздумий и размышлений, к которым писания Морраса послужили лишь поводом или толчком.

Помимо того Моррас создал для “королевских молодчиков” своеобразный блатной язык монархистов. Этот язык звучит только в кругах “королевских молодчиков”, только им понятен и интимен. То обстоятельство, что Моррас является его создателем, образует между Моррасом и его сторонниками некоторую интимную связь, превращающуюся понемногу в обожествление» (КПП, 362–363) [44] Разбивка на абзацы моя. В оригинале написание: «Морас», «Додэ», «Аксион Франсэз». .

Ксавье Валла попытался подсчитать, «сколько бумаги измарал Моррас на протяжении жизни. Тринадцать тысяч статей в ежедневной L'АF , три тысячи в “Gazette de France”, восемьсот в “Soleil”, шестьсот в “Observateur français”. Прибавив написанное для “Cocarde”, “Энциклопедического обозрения” Ларусса и серого журнала, предшествовавшего газете («Revue d'Action française». – В. М. ), получаем двадцать тысяч статей или примерно 800 томов по 250 страниц (французский стандарт в 16-ю долю листа. – В. М. ). Плюс полсотни книг (на деле более ста. – В. М. ), которые он опубликовал с 1891 по 1952 годы» (GSC, 124).

Считается, что литературное наследие Морраса на три четверти состоит из журналистики. «Как оценить влияние выдающегося журналиста?» – задал вопрос биограф Бенвиля, который отличался большей плодовитостью, ибо писал для нескольких газет сразу. И сам ответил: «Статья на злободневную тему читается утром и сразу вызывает отклики. Ее сменяет статья дневного выпуска, затем – вечернего, и снова по кругу. <���…> В письменной цивилизации газетная статья не сохраняется: прочитал и выбросил» (DDB, 10). Французская традиция четко различала «журналиста» и «писателя», что привилось и в России (вспомним «Журналист, читатель и писатель» Лермонтова). Считавшийся одним из крупнейших журналистов своего времени, Моррас добился такого же признания и как писатель [45] Jacques Dormeuil. Le journaliste Charles Maurras // Charles Maurras en prison sous le Front Populaire. Paris, 1938. . «Некоторые ворчали, что его книги составлены из статей, – заметил Роже Жозеф, верный ученик и знаток творчества мэтра. – Они ничего не поняли. Наоборот: это статьи были написаны как книги» (BIM, I, xxv). А «выход книги Морраса всегда становился настоящим литературным событием» (WAF, 165).

С появлением L'АF жизнь Морраса – за исключением месяца отдыха, который он проводил в Мартиге, – стала неотделима от нее, но и его личность наложила на предприятие сильный отпечаток.

«Я придерживаюсь принципа, который считаю хорошим, – рассказывал Моррас, – работать до тех пор, пока тебя не начнет неудержимо клонить ко сну. Это наступало в семь или восемь утра. В полдень меня будили, чтобы посмотреть, нет ли чего-либо важного в утренней почте. На это уходила четверть часа, после чего я опять засыпал. В три часа пополудни я вставил, занимался корреспонденцией и встречами в городе, поскольку некоторые предпочитали не появляться у нас в газете. (Многие считали эти встречи пустой тратой времени, но Моррас настаивал на важности «общения со всеми» и ответов на все письма. – В. М. ) К семи вечера я приходил в редакцию переговорить с друзьями: Морисом Пюжо, Максимом [Реаль дель Сарте], Леоном [Доде] [46] Доде тоже вел «регулярную и методичную жизнь», но в противоположном режиме: вставал в шесть утра и писал, с перерывами, до четырех пополудни, когда отправлялся в редакцию. После разговора с Моррасом он шел домой, ужинал и ложился спать: Roger Joseph. Les combats de Léon Daudet. Orléans, 1962. P. 50. . Затем забирал вечернюю прессу, чтобы прочитать за ужином, лучше всего на набережной Орсэ, где можно поесть в любое время. В половине двенадцатого или в полночь я был в типографии и вместе с Пюжо тщательно просматривал все гранки, чтобы избежать несообразностей или повторов. Подремав минут двадцать на стуле (многим запомнилась его способность моментально засыпать и просыпаться бодрым после короткого сна. – В. М. ), я садился писать статью [47] Ср.: «В 21 час большинство политических журналистов уже написало свои завтрашние статьи»: Georges Champeaux. La croisade des démocraties. T. 2. Paris, 1943. Р. 217. . Первый вариант удавался мне без труда, но над гранками я начинал мучиться, как лучше передать словами свои мысли. Или хотя бы не худшим образом» (XVM, 96).

В процессе работы требовались цитаты и справки, которых не хранила феноменальная память Морраса, и курьеры с записками мчались к секретарям, знакомым, в дружественные редакции. «Внезапно потребовалась книга, которую можно найти только в Национальной библиотеке. “В два часа ночи! Это невозможно”, – сказал один из нас. И получил блестящий ответ: “Вы слишком быстро пасуете перед невозможным”. В этом весь Моррас, который не признавал никаких препятствий; в этом секрет его неукротимой силы» [48] Robert Havard de la Montagne . Chemins de Rome et de France. Cinquante ans de souvenirs. Paris, 1956. P. 126. .

«Каббалистические знаки», которыми славился почерк Морраса, разбирали только Пюжо и ценимый за это умение бессменный метранпаж, с листа диктовавший статью лучшему линотиписту. «За этим следовала великая драма корректур, – вспоминал Люсьен Ребате, работавший в L'АF в тридцатые годы, а после разрыва с Моррасом назвавший движение «Inaction française», т. е. «Французское бездействие». – Три, четыре варианта гранок не могли исчерпать его страсть к поправкам. <���…> Наконец, к пяти часам Моррас чаще всего возвращался к первоначальному тексту» (RMF, 122). Он «переписывал бы текст сто раз, но Пюжо вырывал у него “в печать” в тот час, когда газета должна была выйти, дабы успеть на утренние поезда в провинцию» (GSC, 124).

С точки зрения бизнеса это был кошмар, потому что другие парижские газеты в это время уже печатались. Все попытки повлиять на ритм жизни мэтра, даже при его согласии, оказывались безрезультатными. Почему? Продуктивность Морраса удивляла даже современников-журналистов. «У него потребность писа́ть, как у других писать», – каламбурил не стеснявшийся в выражениях Жорж Клемансо. Однако Массис замечал у него «физический ужас перед белым листом, на котором он должен писать» (MNT, 217), что заставляло откладывать начало работы до последнего момента – сейчас это называют прокрастинацией. К Моррасу подходит определение «упорядоченный прокрастинатор» – «человек, который успевает сделать многое, не делая чего-то другого» [49] Перри Дж. Искусство прокрастинации. М., 2015. С. 12. . В предисловии к собранию стихов «Внутренняя музыка» он сетовал, что «ремесло ежедневной журналистики» не позволяет ему добиваться желаемой точности и совершенства выражений, но «обязывает подчиняться неумолимой необходимости», из-за чего «целый мир прекрасных и возвышенных мыслей остается забытым на дне чернильницы» (MMI, 50–52).