Василий Молодяков - Шарль Моррас и «Action française» против Германии: от кайзера до Гитлера

Перепуганные власти перешли в наступление, закончившееся принятием 10 января 1936 г. двух законов: о запрете националистических лиг без решения суда, только по декрету правительства, и о передаче всех дел об угрозах смертью в исправительный суд по уголовным делам, как это было с письмом к Шрамеку.

Первый закон применили уже через месяц. Поводом стало нападение нескольких бывших (это важно!) «королевских газетчиков» на Леона Блюма. 13 февраля 1936 г. в процессию, провожавшую в последний путь Жака Бенвиля, вклинился требовательно сигналящий автомобиль. Узнав в пассажире лидера социалистов (за рулем сидел его соратник, депутат Жан Монне), «газетчики» разбили стекла машины и стали выкрикивать угрозы. Осколок поранил Блюму ухо – и вскоре он появился в Палате депутатов с головой, замотанной бинтами. Инцидент получил широкую огласку как чуть ли не террористический акт. Менее известно то, что предводитель группы действующих «людей короля» Пьер Жюэль восстановил порядок и помог Блюму укрыться в соседнем доме [71] Свидетельства очевидцев: Louis Guitard. Mon Léon Blum, ou Les défauts de la statue. Paris, 1983. P. 280–285 (Жюэль и супруги Монне); Pierre Monnier. À l'ombre des grandes têtes molles. Paris, 1987. P. 128–130 (автор, участник демонстрации, оценил поведение Монне как провокационное). . Премьер Альбер Сарро сразу запретил Лигу и Союз учащихся «Action française» и «королевских газетчиков». По второму закону Морраса в том же 1936 г. отправили на восемь месяцев в тюрьму за статью, где он угрожал кухонным ножом следующему премьеру – Блюму. Больше ни к кому он не применялся, почему его прозвали «законом Морраса».

«Огненные кресты» Франсуа де Ла Рока и «Патриотическая молодежь» Тетенже, сыгравшие важную роль в февральских событиях 1934 г., попали под запрет при правительстве Блюма в июне 1936 г., но сразу трансформировались в политические партии с представительством в Палате. Успех властей оказался сомнительным. «Запретив разрозненные организации, – заявил министру внутренних дел Роже Саленгро правый депутат Валла, – вы уничтожили искусственные границы между их участниками и поспособствовали созданию единой лиги» (WAF, 418). «Action française» осталось вне парламента и без надежды на мандаты, но его влияние, по мнению противников, только возросло.

«Кто провоцирует битвы на улицах?» – вопрошала 8 июля 1936 г. газета «La Republique». И сама ответила: «Несомненно, люди “Action française”. Только у них есть опыт уличных боев и вкус к ним. На деле роспуск лиг сплавил их членов в единую массу, душой которой сегодня является “Action française”. После запрета лиг “Action française”, обладая минимумом собственных войск, располагает очень внушительной силой, поскольку манипулирует массами большей численности, чем могла собрать любая из прежних организаций» (WAF, 418).

Не столь уверенные в собственных силах, монархисты сплотились вокруг газеты и продолжали искать союзников. Таковых они нашли в Национальном фронте, созданном в противовес Народному фронту, в 1936 г. пришедшему к власти. Республиканский Национальный фронт считал «идейным вождем» (WAF, 388) именно Морраса, «писателя, который, будучи противником режима, мощно повлиял на правящие круги и интеллектуальную элиту нашей страны» [72] Pierre Taittinger. Notre dernière chance. Paris, 1937. P. 121. , как признал Тетенже. Теперь монархисты, которым запретили носить свои знамена и кокарды, вместе со всеми правыми выступали под республиканским триколором и пели «Марсельезу», противопоставляя их красному флагу с серпом и молотом и «Интернационалу».

«Action française» стало школой жизни для нескольких поколений националистов. Одних привлекали идеи Морраса, других политический активизм, одних – эстетика, других – насилие, но все были едины в неприятии Третьей республики, ее режима, институтов и ценностей. Количественно не столь многочисленное: в 1934 г., на пике успеха, оно насчитывало до 70 тыс. человек, в два раза меньше, чем социалисты, и в два раза больше, чем коммунисты (WAF, 405–406), – движение включало старых и молодых, академиков и уличных бойцов, католиков и язычников, будущих «коллаборантов» и будущих «резистантов». Не желавшие подчиняться уходили, как Жак Маритен и Жорж Бернанос, – но не менее важно то, что они в нем участвовали. Как заметил историк Т. Роман, «в истории “Action française” попутчики и диссиденты, похоже, оставили больше памяти, чем самые верные моррасианцы» (LCM – II, 162).

С «Action française» – газетой и тем, что осталось от движения, – было покончено в августе – сентябре 1944 г., когда в ходе «чистки» Франции голлисты, коммунисты и социалисты поквитались с недругами. «Сегодня это история», – констатировал 18 лет спустя американец Ю. Вебер, один из первых независимых историографов «Французского действия» (WAF, 11). Бренд оказался более долговечным. Уже в июне 1947 г. ветеран движения Жорж Кальзан создал еженедельник с говорящим названием «Aspects de la France»: заглавные буквы сразу вызывали в памяти L'АF . Старое название в варианте «Action française hebdo» было возрождено в 1992 г. Пьером Пюжо (сыном Мориса), ранее использовавшим его в студенческой прессе. С 1998 г. журнал выходит два раза в месяц под названием «Action française 2000» и ныне имеет свой сайт. Идеи Морраса если и не побеждают, то живут.

В истории французской литературы и политической мысли конца XIX и первой половины XX вв. имена Шарля Морраса и Мориса Барреса – современников, друзей и во многом единомышленников – должны стоять рядом. Когда-то так и было.

«Я люблю Морраса и восхищаюсь им, это одно из главных богатств моей жизни, – писал Баррес. – Наше согласие, когда оно возможно, – продуктивно; наши расхождения бесплодны» (МСВ, 693). Сравнив, через четверть века после начала знакомства, их отношения с «партией для двух голосов», Баррес признал за Моррасом «первую партию, сопрано, или первую скрипку», но отметил, что и он «должен вести свою партию», поскольку «разные голоса создают более богатую гармонию» (МСВ, 685).

«Без него Франция была бы иной, – заявил Моррас, откликаясь на смерть друга. – Он и только он определил лучшие из наших судеб. Рухнул один из столпов, исчезла интеллектуальная и моральная точка опоры» (ММВ, 51). Портрет Барреса много лет висел в его рабочем кабинете в редакции L'AF . «Он был для меня как старший брат, – признался Моррас в старости. – Он излечил меня от натурализма. Он избавил меня от всего, что не было мной . Я очень благодарен ему… Я отчетливо видел анархическое в его мысли, но какое благородство души и духа!» (XVM, 17).

Картина изменилась после – и в результате – Второй мировой войны. Умерший в 1923 г. Баррес остался нотаблем: к памятникам и названным в его честь улицам добавился портрет на почтовой марке. Признанный виновным в «сотрудничестве с врагом» во время нацистской оккупации и приговоренный к пожизненному заключению, Моррас был исключен из Академии и стал «нелицом» для официальной Франции: ни памятников, ни улиц, ни марок ему не дождаться. Появились попытки отделить «хорошего» Барреса (впрочем, и ему посмертно досталось как «предшественнику фашизма») от «плохого» Морраса: близость затушевывалась, разногласия подчеркивались. Но их имена продолжают стоять рядом – на титульном листе внушительного тома переписки (ВМС), в книгах ученика и последователя Анри Массиса «Баррес и мы» (1962) и «Моррас и наше время» (1961), в биографиях, написанных Ивом Широном.