Гарольд Лэмб - Кир Великий. Первый монарх

Однако, глядя на реку Парсагард, Кир думал не о размерах своих владений, а о родной долине. В ней он всегда находил покой. Лишь заметив над зеленью долины побеленные алтари с огнями, он закричал от радости.

Но дни проходили, и радость постепенно его оставляла. Казалось, что за пять лет долина не изменилась, но, пока он отсутствовал, в ней многое стало иначе. Тайно, один за другим, слуги-рабы, бывшие «глазами и ушами царя», приходили к нему рассказать о зле, которое они подглядели и подслушали: о гордыне Кассанданы, заставлявшей всех посетителей низко кланяться ей в ноги, о вероломстве чиновников, служивших его сыну Камбису и стремившихся вытянуть наследника престола из Парсагард ради кампании завоеваний, которая затмит его отца, и о ревности Камбиса, скрывавшего свои муки, сочиняя вкрадчивые поздравительные письма отцу-царю. Лицом к лицу с Киром ни Камбис, ни Кассандана, слепо любящая сына, не раскрывали своих мыслей. Да, Кир должен был взять сына в восточные земли, не обращая внимания на закон.

Кир не отдавал себе отчет в том, что и сам он изменился. Сидя в парадном облачении в ападане, он беспокойно предавался воспоминаниям о долине Заратустры, словно слыша далекие, зовущие его голоса. Иногда, пребывая в задумчивости, он переставал вслушиваться в голоса просителей, подходивших к трону. Он вспоминал тревогу своего отца-труженика, опасавшегося, что имперское правление положит конец миру в долине. Однажды, на закате, когда вошли рабы, чтобы зажечь светильники, Кир не смог больше выносить напряжение, которое он испытывал при выслушивании жалоб. Он внезапно встал, заканчивая аудиенцию, и приказал охранникам не сопровождать его. Сбросив пурпурную мантию с плеч, он вышел задней колоннадой и свернул на садовую тропинку, которая вела к старым воротам, где в детстве он слушал уроки мудрости. Теперь там безмятежно стояли каменные крылатые быки. Под ними старый Эмба болтал с крепким арамейцем, завернутым в шаль, который, увидев Кира, крикнул, что продает скаковых лошадей. Не повернув головы, Кир прошел дальше к реке.

Он взошел на холмик, откуда, возможно, на расстоянии полета стрелы было слышно журчание воды в реке. Стоя на холме, Кир смотрел на огонь заката, бьющий по западным горам, и небо горело, как голова, которую терзала одна и та же мысль. Ему очень хотелось услышать знакомый голос фраваши, получить от него совет, но он слышал лишь бегущую воду и видел смутные фигуры Эмбы и торговца лошадьми, нерешительно последовавших за ним. Он уже никогда не сможет побыть совсем один. Приблизилась еще одна фигура и заговорила:

— Великий царь, однажды я предупредил тебя. — Сгорбленный от прожитых лет человек опирался на посох. Под лучами заката на его плаще сверкнула золотая нить. В ухе поблескивало серебряное кольцо. Он продолжил:

— Да, я первым принес тебе весть о приближении Гарпага, теперь покойного, и мидийского воинства, которое теперь служит тебе.

Наклонившись, чтобы лучше рассмотреть его лицо, Кир узнал купца-иудея из Вавилона, действительно предупредившего его тогда.

— Помню, — согласился Кир. — А с чем ты пришел сейчас?

— Я ждал у внешних ворот, ибо мне есть что сказать Киру наедине. — Темные глазки купца тревожно всматривались в Ахеменида. — В Вавилонии царь Набонид вернулся к своему первенцу Валтасару. Теперь они вместе укрепляют свои стены, созывают войско копьеметателей и все свои колесницы от Газы до Приморья. Они собирают все свои силы против Кира Ахеменида.

По привычке Кир задался вопросом, какой мотив побудил иудея прийти к нему с этим даровым предупреждением, он знал, что какой-то мотив наверняка был. В самом деле, другие источники доносили, что Набонид с сыном отдалились друг от друга. Кир подумал и вдруг засмеялся. Эти же слова могли относиться к нему с Камбисом. А в чем же была истина? Взвешивая правдивость предупреждения, Кир почувствовал возможность покончить с тем, что его беспокоило. Стоило ли сомневаться в таком шансе? Он хлопнул в ладоши и сказал иудею, что снова выражает ему признательность. Эмбе Кир сказал, что старому слуге еще раз придется последовать за ним, а арамейцу крикнул, что купит его скакунов для самого себя.

Возродив в себе надежду на свои силы, Кир быстро вернулся в приемный зал, где в портике ждали придворные и слуги, в эти неясные часы настороженно следившие за каждым его движением. При его приближении они посторонились, и Кир подошел прямо к Камбису, ставшему крепким воином, выше его ростом, пусть даже это были все его достоинства. Обняв Камбиса, он радостно его поцеловал в знак приветствия и сказал так, чтобы все слышали:

— Настало время тебе взять в свои руки бразды командования нашим воинством, а также полками из Сапарды и восточных земель. Настало время тебе повести их дальше, пока не наступила осень и снег не закрыл горные перевалы. Иди и дозволь мне быть твоим советником. Ибо на этот раз мы вместе пойдем по одной дороге.

Зимой 540 года до н.э. в Вавилоне узнали, что Кир, царь мидян и персов, вернулся с Востока в свой горный оплот. Еще говорили о сопровождавших его ордах всадников из чужих племен.

Вероятно, наиболее информированной группой лиц в огромном городе были банкиры из Биржи у пристани. Эти люди, стоявшие по положению ниже придворной знати, жрецов храма Эсагилы и надсмотрщиков, тщательно оценивали события, происходившие за стенами города. Они помнили, что Кир был неграмотным человеком, отец которого правил несколькими деревнями. По поводу явившихся с ним племен они знали, что те сумели завоевать парочку далеких пустынь, как до них киммерийцы, но не представляли никакой угрозы для их столицы, укрепленной дальновидным Навуходоносором. В ту осень людей из Биржи более беспокоило продолжавшееся сокращение строительства, все еще растущие цены на зерно и широко распространившиеся эпидемии, приписываемые предсказателями из храма гневу Мардука, или Бела-Мардука, главного бога Вавилона.

Тот год закончился, как всегда, символической смертью Мардука и трауром среди его слуг. Новый год, который должен был войти в анналы как год значительных беспорядков, начался с праздника нисана, проведенного еще великолепнее, чем прежде. В действительности он был необычным во многих отношениях. Царь Набонид, как правило, не принимавший участия в новогоднем празднике, лично появился на нем и поднялся по ступеням святилища Эсагилы. Он схватил руки Мардука в доказательство любви и доброжелательности бога и преданности царя. Голова зловещей статуи Мардука была украшена венком из лазурита, а грудь — венком из чистого золота, очевидными символами его возрождения к жизни и могуществу.