Дмитрий Верхотуров - «Казахский геноцид», которого не было

Мы же теперь и посмотрим, полные это были данные или нет. ОГПУ привело количество голодных смертей за два месяца и по десяти районам. В среднем в месяц на район области приходилось 131,8 голодной смерти; фактически чуть ниже, поскольку мы голодные смерти в Семипалатинске распределили по районам, что сделано в силу того, что в документе статистика не разделена на город и сельскую местность.

ОГПУ в начале 1934 года представило еще некоторые данные по смертности от голода в КАССР. В Актюбинской области с ноября 1933 по февраль 1934 года умерло от голода в 12 районах 1237 человек, в том числе в Уильском районе — 145 человек, а в хозразоренном (так в документе) Тургайском районе — 890 человек. Средняя смертность от голода по этим районам Актюбинской области составила 25 человек в месяц, но в Тургайском районе она достигала 222 человек [255] «Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922–1934 гг.). Т. 3, Ч.2. М.: Институт российской истории РАН, 2002. . Голод в это время уже пошел на спад и был, как видно по сильной разнице между районами, крайне неравномерным и локализованным в наиболее разоренных районах. Также в это время голод сдерживала оказываемая продовольственная помощь.

Полученную нами предельную оценку числа умерших от голода и болезней в 643,4 тысячи человек тоже можно привести к среднемесячному количеству смертей на район. Для этого надо эту цифру разделить на три года, получится 214,4 тысячи голодных смертей в год. В Казакской АССР было 122 района. Таким образом, в год в каждом районе было в среднем 1757 голодных смертей, или 145 смертей в месяц.

Как видим, сопоставляя исчисленное среднее число голодных смертей на район в месяц с документальными данными, документы совсем не врут и учитывают количество голодных смертей довольно полно. Разница в 15–20 человек, скажем, в Восточно-Казахстанской области на район в месяц не имеет большого значения, поскольку многие смерти происходили при невыясненных обстоятельствах, вроде того, что голодный человек пошел собирать колосья на поле, не вернулся и его не нашли. Строго говоря, в таком случае нужно говорить о пропавшем без вести, чем об умершем от голода. Среди движущихся в пути кочевников подобных случаев пропажи без вести должно было быть достаточно много. К тому же голод явно был неравномерен, были многие районы, где его почти не было, а были районы, где жертвы были весьма многочисленными. Это обстоятельство также нужно принимать во внимание и учитывать.

В любом случае, пользуясь документальными данными, взятыми, к примеру, из отчетов ОГПУ, достоверность которых нами доказана, вполне можно составить динамику возникновения, развития и прекращения голода, оценить нанесенным им ущерб в районном разрезе. К сожалению, эти материалы пока не все доступны и опубликованы, но их статистическая обработка — это вопрос времени.

Какая будет реакция на эту книгу в Казахстане? Скорее всего, ее постараются замалчивать и игнорировать. Мне уже не раз доводилось печатно спорить с казахскими национал-патриотами, и с Айдосом Сарымом, и с Азимбаем Гали, и с Оразом Жандосовым. Всякий раз дискуссия заканчивалась угрюмым молчанием моих оппонентов. Им нечего было сказать в ответ и только и оставалось делать вид, будто бы ничего не произошло. Видимо, так же будет и в этот раз.

Однако, поскольку вопрос мифа о «казгеноциде» важен, он чреват большими потрясениями в регионе и серьезно затрагивает политические интересы России, одного молчания теперь недостаточно. Теперь мы вправе требовать от них открытого и публичного отказа от всего, что они раньше говорили на тему голода в Казахстане. Если они этого не сделают, то мы вправе относиться к ним с презрением.

Если какой-нибудь историк, пусть бы даже и увешанный научными званиями, регалиями и государственными наградами, сочиняет и продвигает такое грубое и наглое извращение и фальсификацию истории, если он лжет, понимая и осознавая это, то он тем самым уничтожает всю свою репутацию до основания и обесценивает все свои звания и регалии до уровня фальшивых побрякушек.

Я готов допустить, что многие поверили в миф о «казгеноциде» вполне искренне, посчитав его убедительным. Более того, раньше и я сам выдвигал похожую точку зрения и пытался ее обосновать. Тому были свои причины, в частности, неоднократно подчеркнутое обстоятельство, что компоненты мифа о «казгеноциде» были сфабрикованы настолько ловко и умело, что разоблачить и опровергнуть их было чрезвычайно трудно. Мне потребовалось около десяти лет работы над другими историко-хозяйственными темами, чтобы накопить необходимый опыт поиска и анализа материалов. Для этой книги я провел интенсивное исследование публикаций и архивных материалов, а также ряд расчетов. Потому я не стану утверждать, что ложь мифа о «казгеноциде» была очевидна всем и каждому и что аргументированно, а не одними голыми словами, отвергнуть ее было просто. Этот момент несколько извиняет тех, кто считал миф о «казгеноциде» правдивым.

Однако если историк либо сам провел работу, по итогам которой отверг ложную историческую концепцию, либо ознакомился с публикацией, ее аргументированно опровергающей, то он должен публично и печатно опровергнуть все, что ранее говорил и писал в рамках этой концепции, лживость которой была установлена. В своем отношении я это и делаю сейчас. Моя предыдущая книга «Ашаршылық. История Великого голода» более не является объективным исследованием вопроса, она неправильная и годится теперь разве что на разборку на некоторые цитаты, вроде цитат из выступлений тов. Голощекина по тому или иному поводу. Я не отказываюсь от авторства и оставляю ее как своего рода историографический памятник, а также в качестве поучительного примера того, насколько хваткими могут быть лживые исторические мифы и насколько легко подпасть под их влияние.

Это относится также к упоминаниям и оценкам голода в Казахстане, которые были сделаны в других моих работах до сего времени.

К сожалению, замысел и концепция этой книги не позволили мне досконально разобрать все без исключения вопросы сельскохозяйственной истории Казахстана эпохи коллективизации. В частности, мне пришлось оставить за кадром немаловажный вопрос о том, насколько были реалистичными планы развития сельского хозяйства в КАССР, которые тогда были выработаны. В книге «Ашаршылық. История Великого голода» я затрагивал этот момент и проводил мысль, что планы не были реалистичными, и делал вывод, что это было одной из причин хозяйственной катастрофы. Ввиду того, что я теперь признаю эту свою книгу неправильной, этот вывод также ставится под сомнение. Подробным разбором этого вопроса я займусь как-нибудь потом, в подходящих обстоятельствах.