Джаред Даймонд - Кризис

Часто от тех, кто помогает другим, можно услышать, что при остром индивидуальном кризисе нечто происходит за короткий промежуток времени, равный шести неделям. За этот краткий «переходный» период мы успеваем поставить под сомнение свои заветные убеждения и становимся гораздо более восприимчивыми к переменам по сравнению с предыдущим длительным периодом относительной стабильности. Мы не сможем жить дальше, не найдя какого-то способа справиться с ситуацией, пускай и продолжаем горевать, страдать или изнывать от безработицы и злости намного дольше. За шесть недель мы либо начинаем изучать новый способ преодоления кризиса, такой, который в конечном счете окажется успешным, либо выбираем «негативно удачный» способ – либо же возвращаемся к проверенным (и уже не годящимся в данном случае) способам «по умолчанию».

Конечно, эти мысли относительно острых кризисов не подразумевают того, что наша жизнь якобы соответствует некой упрощенной модели: (1) испытать шок, поставить будильник на шесть недель; (2) признать непригодность прежних методов преодоления трудностей; (3) изучить новые методы преодоления трудностей; (4) по сигналу будильника либо сдаться, либо вернуться к старому, либо справиться с кризисом и жить дальше долго и счастливо. Вовсе нет, ведь многие перемены в жизни формируются и реализуются постепенно, без острой фазы. Нам удается выявить и разрешить множество скапливающихся и нарастающих проблем, прежде чем они успевают перерасти в кризис, способный нас погубить. Даже кризисы в острой фазе могут перетечь в длительную фазу медленного восстановления. Это особенно верно в отношении кризисов среднего возраста, когда начальный всплеск неудовлетворенности и проблески решений возникают в острой фазе, но реализация принятого решения может занимать годы. Кризис не обязательно разрешается навсегда. Например, пара, которая сумела уладить серьезные разногласия и тем самым избежала развода, может со временем найти новый повод для конфликта – и тогда ей снова придется иметь дело с той же (или схожей) проблемой. Тот, кому удалось справиться кризисом одного типа, может впоследствии столкнуться с новым кризисом, как было у меня самого. Но даже перечисленные оговорки не отменяют тот факт, что многие из нас преодолевают кризис, двигаясь приблизительно по описанной мною траектории.

Как терапевт помогает тому, у кого случился кризис? Очевидно, что традиционные методы долгосрочной психотерапии, которые часто фокусируются на опыте детства, чтобы выяснить глубинные причины текущих проблем, неуместны в условиях кризиса, поскольку это слишком медленная процедура. Вместо того кризисная психотерапия фокусируется на самом кризисе. Метод изначально был разработан психиатром доктором Эрихом Линдеманном [19] На момент пожара он возглавлял отделение психиатрии в Массачусетской больнице общего профиля в Бостоне. сразу после пожара в клубе «Коконат-гроув», когда бостонские больницы были переполнены не только пациентами, когда врачи пытались спасти не только жизни раненых и умирающих людей, но когда они старались избавить от горя и чувства вины еще большее число выживших, родственников и друзей. Эти обезумевшие от душевных мук люди спрашивали себя, почему было позволено случиться такому несчастью и почему они сами еще живы, хотя дорогие им существа совсем недавно умерли страшной смертью – от ожогов, или были затоптаны, или скончались от удушья. Например, один пораженный чувством вины муж, коривший себя за то, что привел свою погибшую в пожаре жену в «Коконат-гроув», выпрыгнул из окна, дабы воссоединиться с супругой в смерти. Хирурги помогали пострадавшим от ожогов, но какую психологическую помощь могли оказать терапевты? Вот кризис и вот вызов, который пожар в клубе «Коконат-гроув» поставил перед психотерапией как практической дисциплиной. Этот пожар стал, если угодно, колыбелью кризисной терапии.

Стремясь помочь как можно большему количеству душевно травмированных людей, Линдеманн начал разрабатывать методологию, которая сегодня обозначается как «кризисная терапия» и которая после пожара в «Коконат-гроув» распространилась на другие типы острых кризисов, перечисленные выше. На протяжении десятилетий с 1942 года прочие психотерапевты продолжали изучать методы кризисной терапии, которые уже практиковались и преподавались во многих клиниках, в частности, в той, где работала моя жена Мари. Основной посыл кризисной терапии на протяжении ее развития не менялся: это краткосрочное лечение, подразумевающее не более полудюжины сеансов с интервалом в неделю и охватывающее приблизительно острую стадию кризиса.

Как правило, когда человек впервые оказывается в состоянии кризиса, он испытывает всепоглощающее чувство, будто все в его жизни вдруг пошло неправильно. Пока длится этот паралич, трудно добиться прогресса в лечении, затрагивая по одной теме за одно посещение. Следовательно, первоначальная цель терапевта при первом сеансе – или же первый шаг в ситуации, когда имеешь дело с кризисом, который человек уже осознал, самостоятельно или с помощью друзей, – состоит в том, чтобы преодолеть этот паралич посредством так называемого «возведения забора». Это означает, что нужно определить конкретно причину или причины страданий, чтобы появилась возможность сказать: «Тут, за забором, собраны те-то и те-то проблемы в моей жизни, но все остальное снаружи забора в полном порядке». Часто человек в кризисе чувствует облегчение, едва ему удается сформулировать проблему и построить вокруг нее забор. Далее психотерапевт может помочь пациенту в поисках альтернативных способов разрешения конкретных проблем за забором. Таким образом, пациент приступает к процедуре выборочных изменений, вместо того чтобы оставаться парализованным мнимой необходимостью полного изменения жизни, каковое попросту невозможно.

Помимо возведения упомянутого забора на первом сеансе нередко пытаются решить еще одну проблему, а именно – дать ответ на вопрос «Почему сейчас?» Это краткая версия вопроса: «Почему вы решили обратиться за помощью в кризисный центр сегодня и почему вы ощущаете кризис сейчас, а не когда-либо раньше, и ощущаете вообще?» При кризисе, вызванном единичным непредвиденным шоком, скажем, пожаром в клубе «Коконат-гроув», этот вопрос не приходится задавать, потому что очевидным ответом будет сам шок. Но ответ не очевиден в случае, когда кризис нарастает медленно, а затем взрывается, или когда кризис развития оказывается связанным с продолжительной фазой жизни, будь то подростковый или средний возраст.

Типичным примером будет женщина, пришедшая в кризисный центр потому, что узнала об интрижке своего мужа на стороне. Впрочем, выясняется, что она уже давно знала об этой интрижке. Почему же она решила обратиться за помощью сегодня, а не месяц или год назад? Побудительным стимулом могла выступить одна-единственная фраза или какая-либо подробность интрижки, ставшая для клиентки «последней каплей», либо, казалось бы, тривиальное событие, напомнившее клиентке о чем-то значимом в ее прошлом. Очень часто клиент даже не задумывается над ответом на вопрос «Почему сейчас?» Но когда ответ найден, это может оказаться полезным для клиента или для терапевта (и даже для обоих) в стремлении преодолеть кризис. Если вспомнить мой карьерный кризис 1959 года, который накапливал потенциал для взрыва в течение полугода, причиной, по которой первая неделя августа 1959-го превратилась в «сейчас», был визит моих родителей и практическая необходимость обсудить с ними, возвращаться ли мне на следующей неделе в физиологическую лабораторию Кембриджского университета.