Джаред Даймонд - Кризис

Из наших семи стран общее чувство национальной идентичности присутствует в шести. Исключение составляет Индонезия, где национальная идентичность слабее. Я не критикую индонезийцев, а просто фиксирую очевидный факт: Индонезии как единой и независимой страны до 1949 года не было, даже в колониальном прошлом ее удалось более или менее объединить лишь приблизительно к 1910 году. Поэтому не удивляет то обстоятельство, что в Индонезии хватает сепаратистов и мятежей за отделение. Впрочем, индонезийская национальная идентичность в последнее время быстро крепнет, благодаря распространению объединяющего индонезийского языка, утверждению демократии и активному вовлечению граждан в управление страной.

Национальная идентичность является важным фактором преодоления кризиса во всех, скажем так, более старых странах. Чувство национальной идентичности объединяло японцев эпохи Мэйдзи и финнов, вселяло в эти народы мужество, необходимое для противостояния могучим внешним врагам, мотивировало граждан терпеть лишения и национальное унижение, а также жертвовать личным благополучием ради общего дела. Финны сдавали на переплавку свои золотые обручальные кольца, чтобы помочь правительству выплатить военные репарации СССР. Национальная идентичность позволила послевоенным Германии и Японии пережить сокрушительное военное поражение и последующую оккупацию. В Австралии национальная идентичность оказалась ключевым вопросом переоценки ценностей и результирующих выборочных изменений, когда австралийцы учились заново понимать, кто они такие. Ощущение национальной идентичности побуждало чилийских левых вести себя сдержанно, когда они вернулись к власти после падения Пиночета: даже при том, что страх перед военными отступил, левые у власти, продолжая ненавидеть Пиночета и его сторонников, заняли примирительную позицию и принялись создавать «Чили для всех чилийцев», в том числе для правых поклонников Пиночета и левых поклонников Альенде. Это поистине замечательное достижение. Напротив, в нынешних США очень много внимания уделяется групповой идентичности, тогда как широкой национальной идентичностью пренебрегают.

Народы и правительства регулярно пытаются стимулировать укрепление национальной идентичности, интерпретируя историю таким образом, дабы люди ощущали гордость за свою страну. Подобные интерпретации истории составляют суть «национальной мифологии». Я использую слово «мифология» отнюдь не в уничижительном значении, а в значении нейтральном: это не ложь, а «традиционное повествование, якобы на исторической основе, которое служит для объяснения какого-то явления или освещения какой-то цели». В действительности национальные мифы, воспроизводимые в политических целях, охватывают весь спектр правдоподобия – от пересказа подлинных событий до откровенной лжи.

На одном краю спектра находятся рассказы о прошлом, подробные и точные, насколько это возможно, повествующие о важнейших событиях, но излагаемые в политических целях. Примерами тут будут британские и финские национальные мифы, которые призваны укреплять национальную гордость: это обращение к событиям лета 1940 года, то есть к так называемой битве за Британию, или к событиям с декабря 1939 по март 1940 года, то есть к Зимней войне. Да, можно сказать, что именно эти события, безусловно, являлись важнейшими на ту пору, поскольку речь шла о выживании Великобритании и Финляндии; не удивительно, что эти события по сей день воспроизводятся в политических целях.

Промежуточная стадия – это история прошлого, которая соответствует действительности, но которая сосредоточена вокруг конкретных событий и игнорирует прочие, не менее важные, но менее полезные в данном контексте. Примером выступает национальная история США начала XIX столетия: мы слышим о трансконтинентальной экспедиции Льюиса и Кларка и других достижениях исследования и освоения запада Америки белыми европейцами, но нам не говорят об истреблении и переселениях коренных американцев или о порабощении афроамериканцев. А в истории борьбы за независимость Индонезии восхваляются сражения с голландцами, но ничего не говорится о многочисленных сепаратистах, воевавших против республики. Австралийская официальная история начала XX столетия строится вокруг высадки на Галлиполи и умалчивает об истреблении аборигенов.

Противоположный край спектра образуют рассказы о прошлом, представляющие лживые фантазии. Примерами служат попытки приписать поражение Германии в Первой мировой войне предательству социалистов и стремление японцев сделать вид, будто Нанкинской резни не было и в помине.

Специалисты-историки спорят, возможно ли вообще точное знание о прошлом, допустимо ли множество толкований одного и того же факта, следует ли относиться ко всем альтернативным интерпретациям одинаково уважительно. Вне зависимости ответа на эти вопросы не подлежит сомнению, что национальная идентичность укрепляется в политических целях национальной мифологией, что национальная идентичность важна для любого народа и что мифы, ее поддерживающие, различаются по степени исторической достоверности.

7. Честная самооценка

Абсолютно рациональный гость из космоса, ничего не знающий о людях и наших обществах, мог бы наивно предполагать, что, какие бы факторы ни сказывались на провале попыток преодоления индивидуальных и общенациональных кризисов, отсутствия честной самооценки среди них не будет. Ведь, мог бы сказать наш инопланетный гость, с какой стати какому-либо индивиду или государству этих странных людей губить себя, выбирая самообман?

На деле же честная самооценка состоит из двух этапов. Во-первых, человек или народ должны располагать точным знанием. Но это знание не так-то просто приобрести; неспособность успешно отреагировать на кризис может быть вызвана дефицитом информации, а вовсе не моральным пороком (сознательной ложью). Второй этап заключается в честной оценке знания. Увы, любой человек, сколько-нибудь осведомленный о наших порядках, скажет, что людям весьма свойственна склонность к самообману.

Легче всего охарактеризовать те случаи честной национальной самооценки (или ее отсутствия), когда во главе страны стоит сильный лидер или диктатор. Тут страна и народ демонстрируют честную самооценку или отказываются от нее, поскольку так поступает лидер. Общеизвестны за пределами Германии противоположные примеры из немецкой истории. Канцлер Бисмарк, выдающийся прагматик, преуспевший в непростом деле объединения Германии. Император Вильгельм II, эмоционально нестабильный фантазер, плодил врагов Германии и втянул страну в мировую войну, которую Германия проиграла. Гитлер, человек гораздо более умный и гораздо более злой, опроверг собственные первоначальные успехи бездумным нападением на Советский Союз и объявил войну США, уже воюя с СССР и Великобританией. Совсем недавно Германии повезло в том, что на протяжении нескольких лет ее возглавлял реалист Вилли Брандт, которому хватило мужества проводить болезненную для немцев, но честную политику в Восточной Европе (признание Восточной Германии и согласие с отторжением других немецких территорий); тем самым были обеспечены предпосылки воссоединения двух Германий 20 лет спустя.