Питер Акройд - Мятежный век. От Якова I до Славной революции

В течение пяти лет, по его собственным словам, он постоянно пьянствовал, и напивался до такой степени, что не помнил многие из своих «диких и необъяснимых» поступков. Как большинство его современников при дворе, он был глубоко взаимосвязан с театром того времени. На самом деле драму тех лет, наверное, можно рассматривать как продолжение самой придворной жизни. Рочестер опекал таких драматургов, как Джон Драйден и Томас Отуэй. Он писал комедии и трагедии, а также различные прологи. Тем не менее его по-прежнему помнят в основном как автора сатирических выпадов и мастера словесных непристойностей:

Шел разговор у выпивох:

Кто драл кого, а кто был плох… [48] Перевод А. Лукьянова. Much wine had passed, with grave discourse, / Of who fucks who, and who does worse…

Персонаж комедии «Деревенская жена» спрашивает: «Разве мы живем не в откровенную эпоху? И я — человек откровенный». «Откровенность», по всей видимости, состояла главным образом в богохульстве и непристойности, но также была частью нового освобождения от обязательств, представленного убедительным анализом социальных отношений Томаса Гоббса и решением экспериментаторов Королевского научного общества торговать делами, а не словами. Это была попытка увидеть мир заново после осознания, что религиозное мракобесие и доктринерские предрассудки ввергли Англию в беспорядок. Гораций Уолпол писал: «Поскольку пресвитериане и религиозные фанатики стремились все обозначать библейскими названиями, новый двор предпочитал называть вещи своими именами». Пришло время избавиться от балласта непроверенных предположений, фальшивой риторики и привычных апелляций к власти или традиции. Такова была ироническая, циничная и материалистическая атмосфера королевского двора периода Реставрации.

Когда Яков вошел в комнату больного брата в Виндзорском замке, он упал на колени. Сообщали, что оба залились слезами. Карлу уже полегче, угроза жизни миновала. Однако два претендента на престол, герцоги Йоркский и Монмутский, теперь находились в конфронтации. Каждый имел свою группу сторонников, но на тот момент чаша весов склонялась к Якову. Его неожиданное возвращение в Англию не вызвало бунта, как опасались некоторые, принца встретили с уважением: лорд-мэр и олдермены Лондона, например, пришли приложиться к его руке. Он не желал возвращаться в ссылку в Брюссель и, по-видимому, ясно дал понять, что покинет Англию только в том случае, если герцог Монмут тоже удалится. Поэтому было решено, что Монмут отправится в Голландию, подальше от греха, а Яков поедет в Эдинбург как в некотором роде наместник короля. Герцог Йоркский оставался в Шотландии почти три года.

Уже стало ясно, что на летних выборах виги получили большинство, а тех, кто голосовал против «исключения» Якова, по большей части лишили должностей. Однако Карл не позволил этому парламенту начать работу, отложив сессию на начало следующего, 1680 года. Король сказал своему племяннику Вильгельму Оранскому, что в этом случае у него не оставалось выбора, иначе они бы «отняли его корону». Кроме того, он боялся, что палата общин приступит к импичменту его брата и жены за их католическое вероисповедание. Немногие рассчитывали, что парламент еще соберется.

Шафтсбери освободили от должности лорд-президента Нового Совета, и он сразу взял на себя роль лидера оппозиции двору и короне. Однако он прекрасно понимал, что не имеет реальной силы в отсутствие работающего парламента. Палата общин была его преторианцами. Немедленно и весьма энергично он приступил к организации петиций из всех областей страны за возвращение парламента. Шафтсбери так поставил дело, что его агенты вместе с известными местными жителями ходили из прихода в приход, собирая крестики и подписи. Не пропустили никого, даже самого последнего бедняка.

17 ноября «Клуб зеленой ленты», выступавший против католиков и королевского двора, устроил в Лондоне пышное шествие. Утверждалось, что в акции приняли участие 200 000 человек. По улицам театрально протащили изображения разнообразных католических персонажей. В итоге процессия остановилась на Флит-стрит прямо у таверны «Герб короля», штаба этого клуба. Здесь фигуры папы римского и дьявола, а также разных монахов, монахинь и иезуитов бросали в костер под громкие вопли одобрения, которые, согласно памфлету «Лондон сопротивляется Риму», долетали до Франции и Рима, «погружая их в ужасное изумление». Маколей в своей «Истории Англии» отмечает, что в это время в широкое обращение входят два слова mob («сброд») и sham («мистификация»).

Когда герцог Монмут неожиданно явился в Лондон из ссылки, его как протестантского наследника престола встречали праздничные костры и толпы ликующих людей. Однако отец принял его не так тепло и велел удалиться от двора. Сын не подчинился на том основании, что должен остаться, чтобы защитить жизнь отца от папистов-заговорщиков.

В начале декабря 1679 года Шафтсбери вместе с пятнадцатью другими лордами остановил Карла на пути в королевскую часовню и вручил ему петицию об открытии сессии парламента. Король так разгневался, что продлил приостановку еще на одиннадцать месяцев и издал декларацию, запрещающую подачу прошений. Его сторонники выступили против тех, кто пытался оказать давление на короля. На какое-то время образовались фракции «противников оппозиции» и «просителей».

После нескольких месяцев тупика Шафтсбери обострил ситуацию, когда в начале лета 1680 года попытался представить Большому суду присяжных Мидлсекса герцога Йоркского как паписта, а фаворитку Карла герцогиню Портсмутскую как проститутку. Герцогиня уже давно вызывала у многих подозрения и неприязнь, открыто поговаривали, что ей как можно скорее следует собирать вещи и отправляться во Францию. Поступок Шафтсбери, разумеется, был публичным оскорблением королю и явной попыткой распалить общественное мнение. Король поспешил из Виндзора в Лондон, где повелел главному судье Англии Уильяму Скроггсу распустить суд графства до заслушивания свидетельств по обвинениям. Однако ущерб был уже нанесен, к тому же Шафтсбери никто не порицал.

Когда в итоге парламент собрался в конце октября, зал заседаний был переполнен с самой первой сессии. Министры короля, которых называли «малышами» за их относительную молодость, изложили то, что считали последовательной политикой: снять остроту угрозы «исключения», наложив ограничения на власть будущего короля Якова, и добиваться союза с Соединенными провинциями против французов. По-прежнему было важно продемонстрировать враждебность к Людовику XIV, несмотря на то что Карл постоянно вел с ним переговоры о выделении денег.