Питер Акройд - Мятежный век. От Якова I до Славной революции

Это была острая карикатура на богослужения, введенные Лодом.

Архиепископ стремился прибавить красоты и святости церковным обрядам, чтобы вызвать почтение, если не благоговение. Прежде он сетовал, что «в наши дни считается предрассудком входить в церковь с большей почтительностью, чем заваливается в пивную жестянщик со своей сукой». Скоро для чиновника стало серьезным нарушением не склонять голову при произнесении имени Господа. Мальчики-певчие входили в храм парами, их учили никогда не поворачиваться к алтарю спиной. В кафедральные соборы вернулась музыка.

Лодианизм, однако, не был папизмом. Архиепископ Лод питал к католичеству искреннее отвращение. Он надеялся создать истинно национальную церковь, избавленную от фанатизма и нетерпимости пуритан, а также от мариолатрии и религиозных предрассудков католиков. Он не чувствовал ни вкуса, ни склонности к теологическим дебатам и в бесконечной дискуссии о свободной воле и предопределении сказал только, что «нечто в этом противоречии непостижимо в земной жизни». Лод был равнодушен и к Женеве, и к Риму, он смотрел только на короля.

Кроме того, архиепископ Лод старался придать церковным преобразованиям структурный характер: он назначал только тех епископов, которые разделяли антикальвинистские убеждения. Сам Карл считал, что епископат составляет фундаментальную опору его верховной власти; как говаривал его отец: «Нет епископа — нет короля». Объединения кафедральных городов призывали назначать клириков на посты мировых судей, а тех обязывали посещать воскресные службы в своих судейских мантиях. Вскоре в Королевском совете к Лоду присоединились еще два епископа. Епископ Лондонский Джаксон, который всего два года тому назад был королевским капелланом, стал лорд-казначеем королевства. Последний раз клирик занимал этот пост в правление Генриха VII (1485–1509). Можно было подумать, что Англия возвращалась в мир средневековой церковной иерархии.

Последовала череда «инспекций» различных приходов с целью расследовать случаи церковного несогласия и неповиновения. Например, в Манчестере двадцать семь священников обвинялись в том, что они не преклоняли колена в момент богослужения. Ричард Мэзер из Токстета, неподалеку от Ливерпуля, признал, что никогда не носил саккос. «Что? — воскликнул инспектор. — Служить пятнадцать лет и ни разу не надеть саккос?! Да лучше бы он наделал семь внебрачных детей!»

Вернулись также старинные шествия и празднества. С переизданием «Декларации о спортивных развлечениях» пришло общее смягчение общественной жизни. Лондонские приходы вскоре стали проводить обряд «отбивания границ»; опять стали отмечать такие религиозные праздники, как День Всех Святых. Возродилась традиция распорядителя рождественских увеселений «Князя беспорядка» с характерной атмосферой групповых игр, танцев и употребления пряного эля. От этих праздников никогда не отказывались полностью, но в обстановке антипуританизма они приобрели особый размах.

Король продолжил проверять лояльность народа. Осенью 1634 года опять вышел королевский приказ о взимании корабельного налога, впервые в мирное время. В предыдущий раз корабельные деньги собирали в 1626 и 1627 годах, когда висела угроза одновременной войны с Францией и Испанией; люди выражали недовольство налогом, но заплатили, поэтому показалось разумным использовать его повторно. Непосредственной причиной очередного установления корабельного налога стала перспектива образования новых союзов в Европе. Французы и голландцы вступили в малоприятный альянс, чтобы контролировать континент. Предполагалось, что Англии понадобится тайный договор с Испанией.

Однако не было никакой надежды, что члены собственного Тайного совета короля смирятся с тем фактом, что английская армия встанет на сторону испанцев против голландцев: как может король стать союзником большой католической державы, воюющей с протестантской республикой? И снова Карл рассчитывал на интригу с любой или каждой партией, которая покажется согласной поддержать короля. Ему требовалось скрыть свой союз с Испанией и сделать вид, что корабли снаряжаются для обороны от внешнего врага. Говорили, что английская торговля нуждается в защите от Туниса и Турции, так же как от Франции и Испании. Таким образом король заявил о собственном верховном праве во всех своих водах, включая Ла-Манш и Северное море.

Сначала корабельный налог распределили только по портовым и прибрежным городам. Им приказали предоставить сумму, достаточную для оснащения определенного количества кораблей, а также их содержания вместе с командами в течение шести месяцев. Деньги должны были передаваться коллектору, назначенному короной. Только Лондон попытался выступить против корабельного налога (на него наложили одну пятую общей суммы), но выступления быстро подавили угрозами и разговорами об измене. Венецианский посланник говорил о корабельных деньгах, что «если даже они совершенно не нарушают законов королевства, как некоторые все-таки думают, то, несомненно, противоречат традиции и установленному порядку, существующему на сегодняшний день».

И все же для чего готовился этот флот? Что король собирался делать со своими заново оснащенными кораблями? Достаточно ли того, что они укрепят его господство в морях, гарантируя, что проходящие мимо английские суда будут приспускать свои флаги и топсели? Весной 1635 года флот, выстроенный на корабельные деньги, наконец вышел в море. Это была первая партия: сорок два корабля, девятнадцать из которых водоизмещением более 50 тонн, отплыли с приказами обуздать пиратство, защищать английские торговые суда, не позволять голландцам вести рыбный промысел в английских водах и, согласно репортеру Эдварду Россингему, «охранять суверенность Ла-Манша и Ирландского моря от французского короля, который давно имел план отнять их и поэтому завел очень большой военный флот». Другими словами, английский флот получил приказ делать все — и ничего.

Итак, корабельные деньги действительно были выплачены, из страха или из лояльности, а успех этого налога обеспечил его продолжение: в следующем году корабельный налог распространили на всю страну. Заявлялось, что поскольку графства и городские объединения заинтересованы в своей «чести, безопасности и процветании», то будет справедливо, если «все примут участие в этом деле». Призыв сработал, и налог 1635 года послужил образцом на следующие пять лет, за которые было фактически собрано 80 % необходимых денег.

В 1634 году на улицах Лондона разрешили работу наемных экипажей. Новшество породило обычный ужас и негодование. Одни предполагали, что экипаж можно будет нанять на поездку не менее 5 километров, ибо слишком много экипажей, отправляющихся на небольшие расстояния, создадут на улицах пробки, повредят мостовые и поднимут цены на сено. Другие считали, что холостые джентльмены должны ездить в наемных экипажах только в сопровождении своих родителей.