Александр Бузгалин - СССР. Незавершенный проект

Имей также в виду, что твое движение по карьерной лестнице зависит не только от твоей преданности генеральной линии «акционерно-бюрократического сословия», но, главным образом, – от благорасположения твоего ближайшего и непосредственного начальника. То, что «внизу», все эти «люди», «народ», «гражданское общество», для тебя ничто, «фу-фу», как любил выражаться один из гоголевских героев. Их мнения, их к тебе и твоим соратникам отношение – это ерунда, пустяки, не стоящие внимания. От них твое положение совершенно не зависит. Главное, повторим, – расположение начальства.

Автор в этой связи любит цитировать народнического публициста XIX века Н. К. Михайловского: «Русская бюрократия, если смотреть на нее снизу вверх – восходящая лестница бар, если сверху вниз – нисходящая лестница лакеев».

Автор без колебаний и сомнений оценивает эту систему и ее политический режим («диктатуру номенклатуры») абсолютно негативно – как реакционное явление, со всех сторон и во всех отношениях. И полагает, что режим этот, его создатели и наиболее ярые активисты заслуживают масштабного исторического СУДА, по типу Нюрнбергского, с основным мотивом обвинения, который можно было бы сформулировать как «преступление против человечности».

Автор считает важным также ответить на один часто, в этом контексте, задаваемый – вполне порядочными людьми – вопрос: как совместить эту вашу абсолютно негативную оценку сталинского режима с тем, что при этом режиме страна решала и, в общем-то, решила масштабную историческую задачу – задачу модернизации и индустриализации России (в соответствии с известным афоризмом Черчилля, насчет того, что Сталин принял Россию с сохой, а оставил ее с ракетами).

Автор здесь совершенно не приемлет весьма распространенный ответ такого типа – что-де сталинский режим не был какой-то абсолютно черной «дырой»; он был, с одной стороны, конечно злодейским, но, с другой – не лишенным и позитивных, прогрессивных черт; не надо-де всё мазать одной черной краской. И сегодня в соответствии с этой точкой зрения эти «светлые» краски сталинизма все шире, все капитальнее заполняют полки книжных магазинов, все полноводнее разливаются по пространству телевизионных экранов.

Автора, повторим, не устраивает такое «совмещение», его не устраивает формула: «с одной стороны», «с другой стороны». Ему представляется очень удачной, очень эврисгичной другая формула – предложенная при характеристике сути бонапартистских режимов Энгельсом (о чем Автор писал в начале 70-х годов в своей, набранной для публикации в «Новом мире», статье, демонстративно, впрочем, забранной им из редакции – в виде протеста против произведенного це-ковской бюрократией разгона редколлегии журнала во главе с Твардовским). По свидетельству Автора, Энгельс, анализируя деятельность бонапартистских режимов (режимов отвратительных, но при которых тем не менее решались крупные общенациональные задачи), писал: это – «реакционная форма выполнения исторически прогрессивной работы». Замечательное и глубокое, по мнению Автора, определение. Здесь отнюдь не отрицается, не перечеркивается тот факт, что определенная исторически-прогрессивная работа была страной и обществом выполнена. Но вместе с тем подчеркивается, что порождена, что инициирована эта работа не усилиями бонапартистских режимов, а глубинными потребностями общества (в сфере развития культуры, техники, образования и т. п.), необходимостью реализовать эти потребности – во избежание катастрофических для социума данной страны последствий. Потребность в модернизации порождалась глубинными интересами общественного бытия, и задачи модернизации так или иначе решались – независимо от того, какой режим утвердился в той или другой стране.

Так, процесс модернизации шел в России при разных режимах – со второй половины XIX века (отмена крепостного права, промышленная революция, первоначальное накопление, далее – реформы Витте, Столыпина, экономический бум, породивший концерны, синдикаты, крупные монополии, накануне Первой мировой войны…). Более того, сами революции 1905–1907 годов, Февральская и Октябрьская (1917 года) были порождены, во многом, потребностями медленно и «криво» шедшей при царизме модернизации. И, естественно, процесс этот не мог – так или иначе – не продолжаться в Советской России – при Ленине, Сталине, Хрущеве, Брежневе…

Между прочим, в разном политическом оформлении шел процесс модернизации и в странах Запада – и в рамках капитализма (с разной степенью демократичности), и в рамках авторитарно-диктаторских режимов (салазаровско-франкистского типа), и в рамках итальянского фашизма и немецкого национал-социализма. Всё человечество – раньше или позже, с большей или меньшей скоростью – обречено было шествовать через это историческое поле модерна. А политические формы в разных странах были лишь более или менее адекватны этому неизбежному и неостановимому процессу.

Политическая форма сталинизма – террористическая диктатура номенклатуры – была одной из форм, при которой осуществлялся этот процесс, но которая – и это главное для понимания сути дела! – его сужала, деформировала и калечила. И деформировала его так и настолько, что, в конечном счете, результаты этой (сталинистской) формы модернизации оказались РАЗРУШИТЕЛЬНЫМИ для страны. Ситуация глубокой стагнации 70-х годов, экономический обвал 8090-х годов, наконец, сам распад страны и были неизбежным следствием этой – сталинско-номенклатурной – формы модернизации. Вот почему Автор и оценивает сталинский (и его чуть более смягченный вариант – брежневский) режим не как «негативный, с одной стороны, и позитивный – с другой», а как РЕАКЦИОННУЮ форму выполняемой страной и ее народом исторически-прогрессивной работы, форму – негативную и реакционную СО ВСЕХ СТОРОН И ВО ВСЕХ ОТНОШЕНИЯХ.

Со всем этим связана и «патриотическая» составляющая социалистической концепции Автора – немаловажная деталь всей системы его мышления. Сталинисты, брежневцы, андроповцы и их современные полные или частичные единомышленники из партий нынешней номенклатуры, когда встречаются с безусловным и абсолютным критическим отношением к бюрократическому правлению эпохи «реального социализма», с пафосом и агрессией в голосе восклицают, что нельзя-де историю своей страны красить черной краской, что это-де чуть ли не глумление над «подвигом» – хозяйственным и военным – советского народа, что это-де в высшей степени «непатриотично»: какова бы она ни была – это наша история. Так вот, Автор далек от следования «патриотизму» на известный манер: «он, конечно, мерзавец, но это – наш мерзавец (и поскольку он – «наш», «мы» не позволим его чересчур хулить)». Автор же к «мерзавцам» относится иначе. Для него «наших» мерзавцев не существует. Для него все мерзавцы – какой бы они ни были национальной или страновой принадлежности – НЕ НАШИ. А все не-мерзавцы – НАШИ! Для него все те его соотечественники, кто послал в августе 68-го года танки в Прагу громить режим чехословацкого «демократического социализма», – полные и законченные мерзавцы, и все они – «не наши». А деятели Пражской весны (Дубчек, Смрковский, Шилган…), лидер «бархатной революции» Вацлав Гавел – все они (чехи, словаки, евреи…) – все они «наши»!