Лев Безыменский - Третий фронт. Секретная дипломатия Второй мировой войны

Сегодня можно составить «энциклопедию» предупреждений, поступавших Сталину. Они шли по всем линиям буквально отовсюду. Их география начиналась Берлином и кончалась Чунцином, откуда дата — 22 июня — была сообщена Чжоу Эньлаем. Что же касалось Берлина, то здесь было полное соответствие между оценками немецких антифашистов (об этом мне рассказывала легендарная Грета Кукхоф) и советских дипломатов и разведчиков. Военная разведка «доносила точно»: по ее данным, 4 апреля у границ СССР стояло 72–73 немецкие дивизии, 26 апреля — 95—100, 5 мая — 103–107, 1 июня — 120–122. Если заглянуть в архивы немецкого генштаба, то цифры примерно совпадают: 60 дивизий — 8 апреля, 120 дивизий — 20 мая, 145 дивизий — 18 июня.

Но нет, Сталин не верил. Одних он обвинял в тупости, других — в распространении «английской дезинформации», третьих — в профессиональной непригодности. Да и как можно было докладывать о нападении, если Лаврентий Берия заверял Сталина:

— Я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним ваше мудрое предначертание: в 1941 году Германия на нас не нападет!

Так пропали все необычайные усилия разведчиков и друзей Советского Союза.

Ни одно из хрестоматийных описаний роковой ночи с 21 на 22 июня 1941 года не обходится без упоминания о том, что буквально за час до немецкого нападения через станцию Брест проследовал на Запад грузовой состав с советским Зерном. Это была последняя поставка по советско-германскому торговому соглашению, согласно которому невоюющий Советский Союз экспортировал в воюющую Германию зерно, нефть, лес и другое ценное сырье в обмен на оборудование и технику для советской промышленности и армии.

Советское зерно для гитлеровской Германии? Сегодня это кажется абсурдом, причем не единственным. Немецкий исследователь д-р Генрих Швендеман произвел такой подсчет: к моменту нападения на СССР гитлеровский вермахт располагал запасами горючего для танков и автомашин в 1,7 миллиона тонн. В то же время за годы действия советско-германского соглашения СССР поставил в Германию более 1 миллиона тонн горючего. Ученый спрашивал: а не на советском ли горючем дошли танки вермахта до Москвы?

Уже много лет политики и историки бьются над, кажется, неразрешимой задачей: установить, каковы были подлинные мотивы, подвигнувшие Адольфа Гитлера и Иосифа Сталина на заключение договора, получившего наименование «пакт Молотова— Риббентропа»? В свое время руководители Германии и СССР, выступали с различными объяснениями стратегического и идеологического характера. Гитлер доказывал своим сообщникам, что только при помощи этого «обманного» хода он мог добиться главного — сокрушения Советской России. Сталин же убеждал советский народ, что пошел на пакт с целью выигрыша времени для подготовки к неизбежной войне.

Единственное, в чем сходились все исследователи, — это в том, что договор был заключен по решению лично И.В. Сталина.

Большие надежды исследователи возлагали на архивы Наркоминдела СССР и, разумеется, на архив Политбюро ЦКВКП(б) 1939–1941 гг. Однако они пока не оправдались: дипломатические архивы содержали минимум инструкций Москвы советскому посольству в Берлине по вопросу улучшения советско-германских отношений, которое настойчиво предлагалось немецкой стороной. Первое прямое указание В.М. Молотова по этому поводу последовало в Берлин лишь в конце июля 1939 года, хотя зондажи начались еще в конце предыдущего года. Никакой мотивации обнаруженного в Москве интереса не излагалось. В протоколах Политбюро не обнаружено никаких прямых решений по вопросу немецких предложений. Формального решения о заключении пакта не найдено, и, судя по иным признакам, его не было. Уже в то время концентрация власти в руках И.В. Сталина была столь высокой, что он в подобных формальностях не нуждался.

За послевоенные годы предлагалось много вариантов для объяснения мотивации пакта. Что касается Гитлера, то исследователи сходились на том, что он нуждался в пакте по меньшей мере по следующим мотивам: устранение угрозы «войны на два фронта», предотвращение опасного для него союза Англии, Франции и СССР, обеспечение своего тыла на Востоке. Отмечались и экономические мотивы: Германия остро нуждалась в продовольствии, горючем, сырье для военной промышленности. Такое сырье можно было получить тогда только из Советского Союза.

Сложнее было со сталинскими мотивами. Не говорим уже о том, что — в отличие от своего партнера — он не оставил почти никаких объяснений своего решения. Тем самым становится важным любое суждение, любое высказывание И.В. Сталина — даже косвенное! — которое проливало бы свет на мотивы столь судьбоносного политического решения.

Вот почему особый интерес приобретает записка, написанная рукой И.В. Сталина, которая хранится в одном из дел его личного архива. Архив генсека, ныне находящийся в Архиве Президента РФ, состоит из документов самого различного характера. В их числе — и написанные рукой Сталина записки. Они касаются самых различных тем и писались И.В. Сталиным либо во время заседаний, либо адресовались определенным лицам. Затем они сдавались обратно по исполнении, так как на оригиналах есть отметки секретарей о возвращении записок в личный архив Сталина. Именно такая записка была самим Сталиным возвращена в свой архив 19 июня 1939 года.

Она имеет странный вид: ее верх (видимо, с датой) отрезан, отрезан и содержавшийся в ней пункт 1-й. Текст начинается с пункта 2-го:

«…2) Нашему поверенному в Берлине или — еще лучше — Хильгену в Москве сообщить через Микояна, что хотим прежде всего знать — согласен ли Берлин с нашим проектом (проект Микояна), и лишь после такого согласия Берлина можем пойти на приезд Шнуре, ибо мы не можем допустить, чтобы переговоры еще раз были прерваны немцами неожиданно и по неизвестным причинам».

Прежде чем обратиться к этому весьма важному пункту, продолжу цитирование записки, которое не менее важно, — но не для ее содержания, а для определения даты.

«3) Напечатать речь Чемберлена.

4) Наша установка об Аланд. островах.

5) Напечатать о договоре Германии и Дании.

6) А также — потом — о договоре с Эстонией и Латвией»…

Остается лишь взглянуть на политический календарь 1939 года: Чемберлен выступил в палате общин 7 июня, в тот же день Германия заключила пакт о ненападении с Данией. Газета «Правда», выполняя указание записки, опубликовала эти сообщения 9-го. Следовательно, записка писалась не ранее 7-го, скорее всего 8-го. Теперь к содержанию, тем более что 7 июня к наркому внешней торговли Анастасу Микояну явился советник немецкого посольства Густав Хильгер и поднял вопрос о продолжении медленно шедших советско-германских торговых переговоров и возможном приезде в Москву Карла Шнурре (Сталин в записке пропустил одно «р») — заведующего восточноевропейским рефератом экономического отдела имперского министерства иностранных дел.