Артём Драбкин - Снайперы [litres]

На фронте вам давали фронтовых сто грамм?

Водку нам давали, как правило, не на фронте, а до фронта. Когда после Орловско-Курской битвы мы находились на переформировке и считались вообще-то действующей войсковой частью, нам привозили фронтовых сто грамм. Потом неделю не привозили, потом – снова давали. А на самом фронте было, как говорят, не до этого. Какая могла быть там водка, когда нам и обыкновенной еды не давали?

Как, кстати говоря, у вас складывались отношения с сослуживцами в части, где вы во время войны служили?

Вот сейчас говорят о дедовщине. У нас в войну тогда и слова-то такого никто не знал. Я узнал об этом уже тогда, когда у меня сын Олег в армии стал служить. Их воинская часть находилась в Каунасе. Я ездил туда разбираться, разговаривал с начальником части. Он мне сказал тогда еще: «Если не хочешь, чтобы твоего сына били, иди и жалуйся». И он погиб здесь в Нарве в 1993 году. Он работал таксистом, стоял и приводил в порядок свою машину в центре города на Петровской площади. И вдруг подбежал пьяный полицейский и выстрелил ему в спину. Как потом выяснилось, этот полицейский до этого выпивал с компанией ночью в каком-то баре. Там у них завязалась перестрелка с местными бандитами. Бандиты скрылись. Этому полицейскому попало рикошетом в ногу. Тогда он прибежал на Петровскую площадь. Подошел к одному таксисту. Тот сказал: ничего, мол, не знаю. Тогда подбежал к другому. Тот ответил то же самое. А последним таксистом, который стоял на площади, оказался мой сын. Полицейский подбежал к нему и спросил: «И ты ничего не знаешь?» И выстрелил ему в спину из нагана. Сына на семь лет парализовало, он долго лечился, но все равно умер. Такая вот трагическая судьба у него.

На фронте вас награждали?

Нас кормить было нечем. Какое там могло быть награждение? Единственный случай, который был связан с награждением и мне как-то запомнился, это когда комбриг Смирнов вылез из танка и пообещал отметить нас всех орденами Боевого Красного Знамени. Но этого не произошло. Из боевых наград у меня только одна-единственная медаль – «За победу над Германией в Великой Отечественной войне». После войны меня еще наградили орденом Отечественной войны 1-й степени. Всего у меня есть 12 наград. Но я, кстати говоря, хочу сказать, что мне положена еще и медаль «За оборону Москвы». Дело в том, что до ноября 1941 года, как я уже тебе говорил, работал на авиационном моторостроительном заводе в Москве, тушил зажигалки. Но с заводом я не эвакуировался, потом меня взяли в армию и медали я так и не получил. После войны я обращался в архив, писал обо всем этом. Мне написали ответ: надо найти такие-то и такие-то документы, к ним приложить еще какие-то документы. Я не стал этим делом просто заниматься.

Были ли у вас в годы войны в части особисты?

Мы их не различали. Но они, конечно, были в каждой части, – тогда такой существовал порядок. Но у нас был, например, такой случай. Когда мы стояли в Брянских лесах на переформировке, мы все время тренировались. Проходили мы и непосредственно через сам Брянск. Город тогда был основательно разрушен. Однажды у нас проходила тренировка в небольшом городке, названном в честь какого-то нашего известного деятеля, – кажется, он Дзержинском назывался. Он находился в 30 километрах от Брянска. Там во время занятий была проведена артподготовка. Двое наших ребят во время этой тренировки погибли. Когда после всех этих занятий вернулись на свое постоянное место дислокации, то не досчитались одного бойца. Это было, правда, не в нашей, а соседней роте. По существу, мы тогда находились в тылу. Стали интересоваться и звонить в комендатуру, назвали фамилию солдата. Там ответили: «Есть такой!» А раз есть, то за солдатом послали его командира взвода. Солдата этого судили. На суде он заявил, что хотел всего лишь сфотографироваться и послать фотокарточку домой. Все прояснилось. Потом, когда через какое-то время с группой других солдат этот солдат возвращался на лыжах, ему, не доходя до части километров пяти, захотелось сходить в туалет. Он подошел к командиру взвода и попросил: «Хочу в туалет!» Не знаю, что они там друг другу наобъясняли, но факт тот, что когда солдат пошел по нужде, этот офицер пустил ему в спину очередь из автомата. Солдат тот погиб. Этого офицера, конечно, осудили. На суде он объяснял, что солдат его оскорблял, что он хотел его просто ранить, чтоб поскорее оказаться на фронте. Этого командира взвода приговорили к расстрелу. Организовали показательный суд, пришли люди в военной форме, приняли решение. Конечно, расстреляли его не сразу. Тогда существовал такой закон: если кого-то и судили в тыловых частях, ему все равно давалось 72 часа на то, чтобы обжаловать решение суда через обращение в Верховный Совет СССР. Он, по-моему, написал такое обращение с просьбой заменить ему это суровое наказание отправкой в штрафную часть. Но это решение в Москве не утвердили. В один из дней у нас в части прозвучала команда: «Тревога!» Всех нас собрали на плацу. Рядом была около стенки вырыта неглубокая ямка. Туда два наших солдата-автоматчика привели этого офицера и поставили спиной к стенке. После того, как был зачитан приговор, автоматчики и «завалили» его. Потом его закопали. Все это мероприятие организовывали особисты. То, что они были в каждой части, мы все знали. Но никто не распространялся об этом.

Ну и в заключение нашего разговора расскажите о том, как сложилась ваша послевоенная судьба.

Я тебе уже говорил, что после демобилизации три года отработал в испытательном цехе на моторостроительном авиационном заводе в Москве. Потом ходил в море под Клайпедой, трудился там тралмастером на судне. Потом вместе со старшим братом находился в нефтеразведочной экспедиции в Заполярье, это было на побережье моря Лаптевых, там, где водятся северные олени и белые медведи. В то самое время три моих брата жили и работали в Эстонии, на строительстве Нарвской ГЭС. Два из них работали бульдозеристами, третий – сварщиком. Один брат написал мне письмо: «Скучно без тебя, приезжай сюда в Нарву…» А так как я был в то время холостой, то взял собрался да и приехал. Думал: здесь чуть-чуть побуду да и уеду. Но получилось так, что насовсем здесь остался. Здесь же женился, появились дети.

Начинал в Нарве работать, как и два моих брата, бульдозеристом. Меня тогда специально обучали этому делу. А потом, когда началось строительство Прибалтийской ГРЭС, я перевелся туда. Я был одним из первых механизаторов, которые оказались на этой стройке в декабре 1954 года. Тогда там и дороги никакой не было. Там, где сейчас находится виадук, работали лесорубы. Я на строительстве Прибалтийской электростанции работал бульдозеристом. Потом, когда уже была пущена первая турбина, перешел работать слесарем в отдел эксплуатации и пробыл там два года. Но здоровье мое было слабоватое, я попросил директора станции Бориса Петровича Мгалобелова меня уволить. Мгаловелова я тогда немного знал. А познакомились мы с ним при необычных обстоятельствах. Когда в 1954-м году я приехал сюда на строительство, здесь же никаких строений вообще не было. Однажды я приехал на участок строительства на своем бульдозере. Шел дождь. Смотрю: ходит какой-то мужичок по участку и поглядывает на меня. Я тогда ехал по этому болоту и растаскивал грунт, который образовался в результате речного отложения. Я приоткрыл дверь и спросил его: «Что вы мокнете? Залезайте в кабину».