Николай Платошкин - Че Гевара

Во время визита Че СССР согласился построить на Кубе механический и напильниковый заводы.

Механический завод мог изготавливать запасные части весом до пяти тонн и имел проектную мощность до четырех тысяч деталей в год при работе в две смены. Станки и агрегаты для этого завода делались в Москве, Харькове, Коломне, Новосибирске и Липецке. В СССР для работы на заводе обучили 120 кубинцев. Сам завод был построен в рекордные сроки — за 16 месяцев. 3 мая 1964 года Че, выступая на торжественном открытии этого предприятия, заявил, что пуск механического завода зажег факел технической революции на Кубе. В стране завод уважительно прозвали «кубинским Уралмашем» — он производил плуги, культиваторы, грейдеры, скреперы, колеса для подвижного состава железных дорог, оборудование для уборки сахарного тростника и сахарных заводов.

Рядом с американской базой в Гуантанамо в декабре 1962 года заработал крупнейший в Латинской Америке напильниковый завод проектной мощностью 750 тысяч напильников в год при работе в одну смену. Русские возвели предприятие на год раньше запланированного срока.

В 1959 году во всей сахарной промышленности Кубы (а это была основа кубинской экономики) работали всего 50 инженеров. В других отраслях положение с квалифицированными техническими кадрами было еще хуже. Все инженерные должности занимали в основном американцы, которые к концу 1960 года уже покинули Кубу. Без скорейшей подготовки национальных кадров можно было не только забыть о любой индустриализации — грозили остановиться уже построенные на Кубе предприятия (на что, собственно, и рассчитывали в Вашингтоне).

Поэтому во время визита Че было подписано межправительственное соглашение о подготовке кадров, согласно которому советские вузы уже со следующего учебного года должны были принять 300 кубинских студентов для обучения по инженерным специальностям и еще 100 студентов — будущих научных работников. 400 кубинцев должны были получить на советских предприятиях специальности техников и квалифицированных рабочих.

Таким образом, визит Че в СССР в ноябре 1960 года оказался не просто успешным — в ходе переговоров были заложены основы совершенно новой кубинской экономики, чего так страстно желал Эрнесто Гевара. Уже в 1961 году СССР вышел на первое место среди торговых партнеров Кубы. Если в 1960 году советско-кубинский товарооборот составил 160,6 миллиона рублей (в 1959 году — 6,7 миллиона), то в 1961-м — уже 539 миллионов.

СССР своим импортом оперативно «закрыл» отмену американской квоты на закупку кубинского сахара [162] Первую партию сахара на Кубе Советский Союз купил в далеком 1925 году. Затем были разовые закупки в 1929 и 1930 годах (соответственно 20 и 87,8 тысячи тонн). В 1946–1958 годах СССР закупил в общей сложности 1 миллион тонн кубинского сахара. .

Из Москвы Че отправился в Пекин, и за этой поездкой с особым вниманием следили не только в Вашингтоне, но и в Москве.

В 1960 году уже явно обозначился грядущий идеологический разрыв между КПСС и компартией Китая, хотя на официальном уровне формально еще говорили о «братских связях», а ЦРУ использовало в отношении соцлагеря термин «китайско-советский блок».

Отношения с Москвой целенаправленно обострял Мао. После смерти Сталина, которого он уважал и побаивался, китайский «великий кормчий» считал себя, а не «слабака» Хрущева лидером мирового коммунистического движения. А для обоснования этого лидерства должны были быть претензии на теоретическую уникальность самого Мао и китайского социализма.

То есть китайский лидер уверенно шел по пути Иосипа Броз Тито — когда тот порвал с Москвой, ему надо было доказать и своему народу, и мировому сообществу, что этот разрыв не случаен и не коренится в банальном стремлении сохранить власть. Поэтому Тито поручил главному идеологу югославской компартии Миловану Джиласу изобрести такой социализм, который отличался бы от советского, но опирался бы на теорию Маркса. То есть надо было доказать, что советский социализм отошел от марксизма, а югославский — нет.

Джилас ухватился за термин «социалистическое самоуправление», хотя Маркс относил его уже к коммунисти-чес кому обществу. Тито счел «самоуправление» удачным ходом — тем самым югославский самоуправленческий социализм оказывался вроде бы ближе к коммунизму, чем советский. К тому же можно было бичевать Москву за излишний государственный бюрократизм — в Югославии-де он попросту невозможен, ведь все заводы в руках трудовых коллективов. На самом деле коммунистическое «самоуправление» привело в Югославии к фактической реставрации капитализма. Принадлежавшие трудовым коллективам заводы работали на рыночных началах, и им было абсолютно все равно, что происходило на других заводах. Уже скоро «коммунистическая» Югославия жила за счет западных кредитов, западных туристов и оттока своей рабочей силы в ФРГ.

Мао решил обойти СССР «слева». Если Москва говорила о мирном сосуществовании, то Пекин предрекал неизбежную третью мировую войну, в которой победит социализм. При этом Мао, прожженный циник, всегда презиравший людей, был не прочь «пожертвовать» сотней-другой миллионов китайцев ради торжества социализма во всемирном масштабе. На самом деле, конечно, он считал, что после ядерного смерча погибнут как раз русские и американцы, а Китай будет править миром. В 1958 году Мао уже предлагал Хрущеву совместными усилиями «освободить» Тайвань, прекрасно понимая, что это приведет к ядерной войне между СССР и США. Ее он, собственно, и добивался.

Мао хотел войны еще и по внутриполитическим соображениям. Его широко разрекламированный «большой скачок», в ходе которого предполагалось перегнать по производству зерна СССР, а по стали — Англию, не просто позорно провалился. Китай был охвачен голодом, погибли миллионы человек. Загнанные в коммуны крестьяне ели землю и отдавали на дорогах детей первому встречному, чтобы они не умерли от недоедания. В китайском руководстве впервые зазвучала публичная критика «председателя» Мао. В этих условиях любой международный кризис позволял Мао удержаться на плаву и консолидировать свою пошатнувшуюся власть.

В отношении международного коммунистического движения китайцы выступали с архиреволюционных позиций, что не могло не импонировать Че. Ведь он, будучи в отличие от Мао человеком кристальной честности, поначалу принимал революционную риторику Пекина за чистую монету.

Особенно благоприятную почву китайская ультрареволюционная пропаганда находила именно в Латинской Америке. Если русские советовали местным компартиям создавать и укреплять организационную структуру, вести массовую пропаганду среди населения, особенно среди рабочих, то китайцы говорили: нечего ждать роста массового сознания, беритесь за оружие. Короче, «винтовка рождает власть». Ясно, что такой лихой подход был особенно популярен среди молодежи, прежде всего студенческой. То, что из-за такого авантюризма могут погибнуть плохо подготовленные к вооруженной борьбе, только начинавшие жить люди, «великого кормчего» мало волновало. Вскоре он так же легко бросит в топку хаоса «культурной революции» миллионы молодых китайцев.