Николай Платошкин - Че Гевара

Как уже упоминалось, Че заказал новые банкноты и монеты в Чехословакии еще в 1960 году. Ни американская разведка, ни кубинские валютные спекулянты так ничего об этом не узнали. Полученные из ЧССР новые деньги были доставлены на военные склады и выгружены под видом закупленного оружия.

С 4 по 8 августа 1961 года все кубинцы получили право обменять свои наличные деньги на новые в 3500 специально организованных центрах обмена. В каждом центре работали десять сотрудников, снабженных точными инструкциями. Все центры охраняли бойцы вооруженных сил и народной милиции.

200 песо каждый кубинец мог обменять на новые деньги немедленно. Остальные суммы были помещены на специальные банковские счета и могли быть сняты в будущем постепенно. Суммы, уже находившиеся на счетах, немедленно обменивались в размере до тысячи песо. Более крупные суммы размещались на депозитах под 3 процента годовых. Причем до 10 тысяч песо (громадная сумма для среднего кубинца) могли быть сняты по 100 песо ежемесячно. Все средства свыше 10 тысячи песо обмену не подлежали и фактически были экспроприированы. За счет этих средств Нацбанк снизил свой долг на 497 миллионов песо. Грозившая Кубе новая волна массового бегства капитала была успешно предотвращена.

С организационной точки зрения Че все организовал блестяще. Даже художник, разработавший эскизы новых банкнот, не имел понятия, что, собственно, он рисует. Ключевые сотрудники Нацбанка (которые были в курсе предстоящего обмена денег) не имели права покидать рабочее место в течение 72 часов перед реформой.

В ЦРУ узнали о денежной реформе из газет. 5 августа американская разведка с недоумением доложила президенту: «Все кубинские порты были закрыты, и всем самолетам был запрещен взлет, начиная с полуночи до последующего специального уведомления… Вся операция имеет признаки полного контроля над внутренней безопасностью, но мы пока ищем всему этому объяснение» 304.

Че и тогда, и позднее работал на износ — никто из подчиненных не мог упрекнуть его в том, что он требует от них того, чего не делает сам. Он почти не спал, но всегда был подтянутым и готовым к работе. Иногда, чтобы не уснуть, он читал документы стоя.

Сартр так вспоминал о своей встрече с министром промышленности: «Чтобы попасть в его (Че. — Н. П.) кабинет, мы прошли через просторную комнату без мебели, где вдоль стен стояли всего несколько стульев и скамеек. В одном углу был стол с телефоном. Военные на всех стульях падали от усталости. Это было ясно видно по тем, кто нес службу, но еще сильнее по остальным, которые спали, и даже во сне их мучило неудобное положение.

За столом у телефона я заметил молодого офицера повстанцев (то есть Повстанческой армии, которая позднее была переименована в Революционные вооруженные силы. — Н. П.). Его длинные черные волосы падали на плечи, кепи было надвинуто на лоб, глаза закрыты. Он мирно похрапывал, и его губы твердо сжимали конец большой, едва начатой сигары. Последним его сознательным действием было зажечь сигару, чтобы таким образом не дать себе уснуть.

Когда я проходил через это помещение… у меня было чувство, что я иду по вагону поезда перед рассветом… Я видел покрасневшие глаза, которые едва открывались, помятые, застывшие в странных позах тела, короче, ночное неудобство. Я не страдал от недосыпания, но, глядя на этих людей, чувствовал бремя тяжелых ночей.

Открылись двери, мы вошли — и это чувство исчезло. Меня ждал офицер в берете, с бледной кожей, венчиком усов и длинными волосами, как у военных в приемной. Однако его гладкое и доступное лицо, чисто выбритое, излучало утро. Это был Гевара.

Он что, только что из-под душа? А почему бы и нет? Но факт заключается в том, что вчера он начал работать с раннего утра, обедал и ужинал в своем кабинете, принимал посетителей и исходил из того, что после меня придут другие. Я услышал, как за мной закрылись двери и вместе с этим исчезли воспоминания об усталости и чувство времени. Ночь в этот кабинет явно не входит, и у этих людей, полностью бодрых и в наилучшей форме, сон не кажется прирожденной потребностью, а всего лишь навыком, от которого они почти избавились.

Я не знаю, когда отдыхают Гевара и его соратники. Думаю, что происходит это по-разному, в зависимости от их работы…

Представьте себе непрерывную работу в три смены, которой вот уже 14 месяцев занимается всего одна руководящая группа. Это идеал этих молодых людей, который почти достигнут: в 1960 году на Кубе все ночи напролет бодрствуют. Пока еще ночи отличаются от дней, но это всего лишь дань вежливости по отношению к зарубежным посетителям…

У этих молодых людей существует культ энергии, но энергии скромной, которую так любил Стендаль. Не думайте, что они говорят об этом, что делают из этого целую теорию: они просто живут этой энергией, используют ее, а может быть, и изобретают ее. Эту энергию можно выявить по результатам их работы, но они не обмолвятся о ней и словом. Их энергия проявляется сама (выделено Сартром. — Н. П.).

Геваре нужна энергия, чтобы его лицо и его кабинет и ночью и днем сохраняли утреннюю веселость. Всем эта энергия нужна для работы, но еще больше для того, чтобы устранить проявляющиеся следы работы недостатком сна. Они готовы говорить о своей нервозности, но не готовы проявлять ее. Их самоконтроль заходит так далеко, что они всегда выглядят как отдохнувшие. Они даже используют эту энергию, которая уже стала их второй натурой, для тирании над своим естеством.

Они делают все, что необходимо, больше, чем необходимо, и даже то, что не так необходимо. Я говорил, что они лишают себя сна, и это необходимо. С другой стороны, они бы не вынесли, и я это тоже понимаю, чтобы агрессия, если до нее дойдет, застала их в кровати.

…Почти повторяется изречение Паскаля: “Спать уже нельзя!” Уже никогда. Как будто бы сон покинул их, тоже эмигрировал в Майами. Я видел у них только потребность бдеть.

Задача выполнена, светает. Сделанная работа имеет свою прелесть, которая так подходит к рассвету. Они отказываются вернуться в свои жилища, задернуть шторы и искусственно вызвать тьму… и похоронить свою быстроту на несколько свободных часов в отупелости сна» 305.

На посту президента Национального банка Че на практике апробировал свою модель социалистической экономики, названную «бюджетной финансовой системой» (БФС). Без полной национализации банков она была бы неосуществима.

Возглавив Департамент промышленности ИНРА, Че разработал свое видение новой кубинской экономики, которое впоследствии оказалось частично ошибочным и было изменено им же самим.

Он хотел решительно уйти от монокультурности Кубы, сделать страну менее зависимой от производства всего одного продукта — сахара, цены на который были подвержены постоянным конъюнктурным колебаниям на мировом рынке. Хотя СССР полностью взял на себя былую американскую квоту и был готов закупать кубинский сахар на долгосрочной основе и по хорошим ценам, Че это на перспективу никак не устраивало. И не то чтобы он не доверял Москве — дело было совсем в другом. Эрнесто Гевара хотел сделать Кубу развитой самодостаточной страной, которая могла бы производить почти все товары, нужные ей. Таким образом, экономилась валюта и Куба становилась менее зависимой от мировых сырьевых рынков, где тогда полностью доминировали США.