Йоран Терборн - От марксизма к постмарксизму?

Латиноамериканские креольские поселения, многие из которых активно продвигали свое «осветление» иммиграцией XIX века, теперь сталкиваются с новыми автохтонными движениями, бросающими вызов самим основаниям креольских общин. Этот вызов наиболее значителен в Боливии, теперь переживающей восстановление страны, движимое Эво Моралесом. Эквадор сейчас также вступает в фазу восстановления, и претензии коренных народов звучат все громче по всей Америке, хотя до сегодняшнего дня они представляли собой сдержанные и разделенные призывы в Мексике и Гватемале.

В качестве единственной сверхдержавы США являются последним кредитором всех реакционных режимов существующего мирового порядка. Вне коридоров власти всегда существовала резкая оппозиция США и империализму, которая расширилась перед лицом войн Буша, хотя и осталась гораздо более слабой, чем в Европе. Оппозиционное отношение к войне получило сдержанный, а не решающий успех на праймериз Демократической партии 2008 года благодаря усилиям Барака Обамы и Джона Эдвардса и в особенности Денниса Кусинича (последние двое рано выпали из выборной гонки). Как и ожидалось, коалиция протекционистских профсоюзов в Сиэтле 1999 года, антиимпериалистов и альтерглобалистов не была поддержана. США также выступают страной базирования для рьяного сионистского лобби – включая важное крыло христианских фундаменталистов, – которому может бросить вызов случайное выражение свободы высказывания, но у которого нет серьезного политического противовеса. Говорящий пример такой опасной воинственности был представлен в октябре 2007 года, когда Дэвид Горовиц запустил «Неделю противодействия исламофашизму», включающую кампанию против «войны Джимми Картера с евреями», предположительно отсылающую к документальному фильму Картера об апартеиде в Палестине.

Несмотря на бесстрашных и упорных журналистов, идеалистов-конгрессменов, энергичное академическое сообщество, которое все еще заключает в себе значительное количество интеллектуального несогласия и протеста, или обожаемую, но бессильную оппозицию, США остаются прочной цитаделью грубой силы, открыто пренебрегающей международным правом или заботой о неамериканских гражданах. В течение осени 2007 года прогнозы на президентские выборы 2008 года показывали, что американский электорат ничему не научился на примере Иракской войны. Республиканские претенденты соревновались в воинственности, а лидер демократов демонстрировала свою готовность продолжить военную политику уже в Иране. То, что более воинственный демократ проиграл тому, кто придерживался демократических путей разрешения конфликтов, предлагает сдержанное утешение, в пользу которого говорит то, что администрация Буша приняла решение послать своего представителя на июльские переговоры 2008 года между ЕС и Ираном, а в течение года отправить несколько дипломатов и в Тегеран.

Американское влияние очевидно слабеет, но выводить из этого тезис об «окончательном закате» мощи США не значит ничего, кроме спекуляции. В обозримом будущем США не только останутся обладателями наиболее мощной военной силы, но также самой большой и богатейшей экономикой в мире с динамичной хай-тек-индустрией в области электроники, телекоммуникаций, аэрокосмических и биотехнологий, и поп-культурой кинематографа, телевидения и музыки непревзойденной мировой привлекательности. По большей части серьезные конкуренты действуют только на национальных и региональных уровнях.

Канада, член G7, оказалась способна сохранить более эгалитаристскую социальную модель, несмотря на участие в НАФТА, развенчав тем самым несвоевременность «криков» об эрозии национальных государств. В период подготовки к Иракской войне Канада сохраняла значительно ббольшую долю самостоятельности, чем большинство европейских государств, хотя сейчас она и принимает активное участие в войне в Афганистане.

Северная Америка – это главное направление мировой миграции и основной фон не исполнившихся мечтаний мигрантов с Юга. Канада в целом и такие канадские города, как Торонто и Ванкувер в частности, стали центром мультикультурализма. Это также означает, что политическая двусмысленность космополитизма наиболее видна именно в Канаде, в настоящий момент находящейся под управлением консервативного проамериканского правительства.

В сравнении с Латинской Америкой Европа движется в противоположном направлении. Ни социально-демократическая электоральная волна конца 1990‐х годов – когда социал-демократические партии правили или входили в правительства 14 из тогдашних 15 стран – членов ЕС, – ни левая социальная динамика французского и голландского референдумов 2005 года не были поддержаны и закреплены. Французская политическая система предотвратила консолидацию во французский «звездный час», когда страна восстала против нападения на Ирак; напротив, нынешнее французское правительство, похоже, взяло на себя роль, ранее принадлежавшую Тони Блэру, в поддержке американских войн.

Кто-то может сказать, что посткоммунистической Восточной Европе было уготовано стать проамериканской и правой, но на самом деле политический процесс после 1989 года там оказался гораздо более сложным. Одной из причин этого явилось то, что реставрация капитализма в этих странах была далека от того, чтобы называться успешной. Напротив, она привела к глубокой депрессии, массовому обеднению и безработице, одновременно предоставляя новые возможности, особенно для молодых и хорошо образованных. Другой причиной была вполне объяснимая некомпетентность новых антикоммунистических политиков, у которых практически не было возможностей узнать что-то о функционировании управления в течение коммунистических времен. В результате экс-коммунистические политические лидеры от Эстонии до Албании организовали несколько успешных политических камбеков, включая, к примеру, Александра Квасьневского, который победил североатлантического героя Леха Валенсу на президентских выборах. Но экс-коммунисты были охвачены благоговением перед мощью Запада и западными деньгами, а многие были еще и лично коррумпированы. Никто из них не создал крепкую партию социальной справедливости, а западноевропейские лидеры не оставили им никакого выбора европейской системы безопасности, независимой от США. В конце концов они были втянуты в водоворот НАТО – включая участие в военных действиях в Афганистане и Ираке – вместе с какой‐то разновидностью неолиберализма.

Посткоммунистическая политика в России была очень манипулятивной. Она никогда не допускала какой-либо действительной демократизации, так как постоянно проводилась небольшой группой в Кремле, которая жила, опираясь на западных консультантов и западную финансовую помощь в годы правления Ельцина, а при Путине – на старый аппарат госбезопасности, и благоденствовала на высоких ценах на нефть, газ и металлы. При Путине Россия восстановилась как национальное государство и стала способной преследовать собственные национальные интересы, которые одновременно и не антагонистичны и не совпадают с американскими. Их соотнесенность с интересами левых тоже весьма условна. Но Россия после Ельцина действовала как тормоз, пусть медленный и абсолютно неэффективный, для американской воинственности. Национализм превзошел всякую социальную повестку. Русский национализм был картой, разыгранной Ельциным и его управленцами против Горбачева, при котором реформированный Советский Союз мог продолжить существование, за исключением теперь уже невозможной реинтеграции частей царистской империи – Прибалтики, Закавказья, Западной Украины. Когда Ельцин оказался представителем Запада, коммунистическая оппозиция стала по большей части националистической, оставшись такой до сегодняшнего дня, и никогда не породившей каких-либо серьезных социал-демократических устремлений, даже отдаленно напоминающих совершенно скромные восточно-европейские движения. Благодаря антитеррористической и национально ориентированной политике Путин обыграл более социально ориентированных конкурентов. При помощи нефтяных и газовых доходов Путин оказался более искусным и стал более популярным, чем того ожидало большинство. Благодаря ему Россия вернулась в качестве независимого геополитического игрока, добавляя значительную долю плюрализма в большую политику.