Татьяна Таирова - История Украины

Другое дело, казалось бы, Новгород. Однако и здесь мы имеем некоторые черты, которые позволяют догадываться, что древнерусская «северная столица» вполне могла ощущать себя соперником Киева в качестве сакрального центра «Русьской земли». Во всяком случае, на такие размышления наводят и строительство в Новгороде храма Софии, и вполне серьезные претензии новгородских архиереев на независимость от киевского митрополита, и колоссальная роль архиепископов и архимандритов в государственных делах Новгорода.

Что же касается Переяславского княжества, то его «особый» статус. скорее всего, можно было объяснить все-таки тем, что им владели потомки лишь одного из отпрысков Ярославова рода — Владимира Мономаха, который сам приобрел особое место в числе наследников великого князя киевского. Возможно также и то. что, как предполагал М. Д. Приселков, между 1073 и 1086 гг. в Переяславле существовала митрополичья кафедра.

Вопрос о том, почему эти города выпали из формирующейся системы управления русских земель, нуждается в специальном исследовании.

Пожалуй, один из самых сложных вопросов — как воспринимали современники то состояние, которое историки характеризуют как «период феодальной раздробленности», «удельный период», время «самостоятельных княжеств» или «суверенных феодальных земель»? Парадокс состоит в том, что ни у кого — ни у наших предков, ни у наших современников — судя по всему, не возникает никаких сомнений, что Русь как единое целое даже в таком «лоскутном» состоянии как-то умудряется сохраняться. Мало того, именно в период «раздробленности» процессы этнической и культурной консолидации восточнославянских земель явно нарастают — вплоть до XIII–XIV вв.

Анализируя летописное сообщение 6605/1097 г. о княжеском съезде в Любече, Д. С. Лихачев пришел к выводу, что Владимир Мономах «был идеологом нового феодального порядка на Руси», при котором каждый из князей «держить отчину свою» (т. е. владеет территорией, которой владел его отец), «но это решение было только частью более общей формулы: “отселе имемься во едино сердце и съблюдемь Рускую землю”».

Тем самым, по мысли Д. С. Лихачева, Владимир Всеволодович закрепил в государственной и идеологической деятельности неустойчивое «балансирование» между центробежным и центростремительным принципами. Это стало доминантой «во всей идеологической жизни Руси в последующее время». «Экономический распад Руси» якобы компенсировался новой «идеологической» установкой: «имемься во едино сердце». Идея единства Руси противопоставляется Д. С. Лихачевым (как, впрочем, и большинством других исследователей) «дроблению» Киевской Руси на самостоятельные земли.

Обращение к текстам, которые, видимо, легли в основу описания Любечского съезда (во всяком случае, учитывались автором летописной статьи), позволяет несколько скорректировать понимание летописного текста. Во-первых, оборот «единое сердце» не выдуман летописцем, а заимствован им из Библии. «Единое сердце» — Божий дар народам Иудеи, которым отдана земля Израилева. Этот дар сделан, «чтоб исполнить повеление царя и князей, по слову Господню», «чтобы они ходили по заповедям Моим, и соблюдали уставы Мои, и выполняли их; и будут Моим народом, а Я буду их Богом» (2 Пар 30 12).

Последняя цитата возвращает нас к косвенной характеристике «Русьской земли» как земли богоспасаемой в уже упоминавшихся словах Олега и Святослава и к отождествлению Киева с Новым Иерусалимом.

При таком понимании смысла выражений, в которых зафиксированы результаты княжеских переговоров, яснее становятся результаты Любечского «снема» 1097 г. Залогом мирного «устроенья» стало «держание» (правление, соблюдение) каждым князем своей «отчины» (территории, принадлежащей ему по наследству). При этом, видимо, подразумевалось, что каждый из них будет «ходить по заповедям» Господним и соблюдать Его «уставы», не нарушая «межи ближнего своего». Такой порядок держания земель (наследственная собственность, закрепляемая за прямыми потомками князя) призван был уберечь «Русьскую землю» от гибели. В свою очередь, сам христианский мир выступал высшим, сакральным гарантом сохранения этого порядка. Реально же соблюдение условий мира обязаны были контролировать все князья, принесшие крестоцеловальную клятву в Любече. Другими словами, речь здесь шла не о «естественном и характерном для этого времени неустойчивом положении “балансирования”» между действовавшими одновременно «противоположными силами» (центробежными и центростремительными, экономическими и идеологическими), а о своеобразном юридическом оформлении, легитимации нового порядка вступления князей на престолы, который окончательно разрушал прошлое эфемерное «политическое» единство Древнерусского государства (его основу составляли считавшаяся обязательной уплата дани в Киев и равные — разумеется, при соблюдении установленных порядков — права князей на занятие любого древнерусского престола). В то же время сохранялась базовая «государственная» идея, оформившаяся в виде хотя бы общего представления не позднее 30-х годов XI в.: Киев — Новый Иерусалим, а окружающие христианские земли — богоизбранные.

Видимо, именно она нашла воплощение в наименовании всех православных земель единой «Русьской землей». Богоизбранность «Русьской земли» была тесно, точнее неразрывно, связана с представлением о приближающемся светопреставлении. Страшный Суд и следующий за ним Конец света — доминирующая тема русского летописания, оригинальной древнерусской литературы в целом. Она нашла как прямое, так и опосредованное отображение в большинстве пространственно-временных характеристик событий, которые мы находим в «Повести временных лет». Именно эта идея является системообразующей древнерусского «хронотопа». Поэтому при анализе временных и пространственных данных, встречающихся в летописях, необходимо обязательно учитывать их смысловую наполненность, иногда значительно превосходящую, а то и противоречащую буквальному значению.

Наступление удельного периода, с одной стороны, дало возможность ускоренного развития самостоятельных земель. С другой, — это привело к многочисленным усобицам, связанным, прежде всего, с борьбой за «ничьи» стольные города, прежде всего, за Киев, который, помимо всего прочего, продолжал оставаться духовной столицей Русской земли, поскольку в нем находилась резиденция митрополита.

Самое активное участие в этой борьбе принимали северо-восточные князья. Так, Юрий Долгорукий после смерти великого киевского князя Мстислава Владимировича пытался захватить власть в Переяславе Южном и Киеве. Дважды — хотя и ненадолго — он становился киевским князем: в 1149и 1155 гг. Однако уже его сын, Андрей Боголюбский предпочел киевскому престолу Северо-Восток. Дважды — первый раз с разрешения отца, а во второй раз вопреки его воле — он отказывался жить и княжить на Юге. Во время своего тайного отъезда из Вышгорода в 1155 г. Андрейувез с собой драгоценную киевскую реликвию — икону Богородицы, которая, по преданию, была написана самим евангелистом Лукой. Это был первый шаг к попыткам лишить Киев его сакрального статуса. Около 1162 г., став уже великим князем ростовским, суздальским и владимирским Андрей Боголюбский отправил в Константинополь к патриарху Луке Хризовергу своего посла Якова Станиславина, прося учредить во Владимире митрополичью кафедру и поставить митрополитом своего приближенного Федорца. Однако константинопольский патриарх категорически отказал ему, указав на то. что это погубит Русскую землю. Андрей был вынужден отдать Федорца на расправу киевскому митрополиту.