Татьяна Таирова - История Украины

Подобно греческому образцу, у Илариона образы Киева и его кафедрального собора соединяются в неделимое целое, что подчеркивается похвалой их строителям — Новому Давиду (Владимиру) и Новому Соломону (Ярославу). Кроме того, Иларион акцентирует внимание на том, что Владимир «съ бабою своею Ольгою» принесли Крест на берег Днепра из Нового Иерусалима — Царьграда, подобно Константину и Елене, доставившим Его туда в свое время из Иерусалима старого. Таким образом, крещение Руси уподоблялось обращению Империи, а древнерусская столица — Царьграду. Вместе с крещением (а быть может, и с реликвией Честного Креста) она как бы принимала от него ореол нового Святого Города.

А. В. Назаренко отметил, что по отношению к Киеву источники используют два термина, связанные с «константинопольской моделью»: «старейшинствующий град» и «мати городов». «Первый недвусмысленно увязывает проблему столицы с более общей проблемой сеньората-старейшинства как особого государственно-политического устройства. Так, в "Слове на обновление Десятинной церкви” (которое мы склонны датировать серединой — второй половиной XII в.) Киев назван "старейшинствующим во градех”, как киевский князь — "старейшинствующим во князех”, а киевский митрополит — "старейшинствующим во святителех”. Второй, являясь калькой с греческого рртролоХь;, одного из эпитетов Константинополя, указывает на значение для столичного статуса Киева цареградской парадигмы. Это выражение встречается в источниках неоднократно… но наиболее показательно его упоминание в службе на освящение церкви святого Георгия в Киеве (середина XI в.): "… от первопрестольного матери градом. Богом спасенего Киева ”. Здесь Киев назван еще и "первопрестольным”: калькированная с греческого терминология усугубляется специфически церковным определением, употреблявшимся по отношению к первенствующим кафедрам — лроєорос;, 7tpcoro0povo<;. Тем самым становится очевидной важность еще одного момента — наличия в Киеве общерусского церковного центра, Киевской митрополии "всея Руси” (титул митрополитов, проэдров, архиепископов "всея Руси” с 60-х годов XII в. неизменно присутствует на митрополичьих печатях)». И далее: «"римско-константинопольская подоплека” самой идеи столицы становится определяющей, а броская цареградская топика Киева, как архитектурная (Святая София, дворцовый храм Святых Апостолов в Берестове, Влахернский храм на Клове и т. п.), так и литературная (например, формула Киев — "второй Иерусалим” в так называемом пространном житии святого Владимира), приобретает характер не просто идеологически многозначительный, но и субстанциональный. Столичность была по сути воспроизведением константинопольской модели».

Остается, однако, неясным, почему строительство «Нового Иерусалима» было приурочено Ярославом именно к 30-м годам? И почему именно к этому времени относится создание древнейшей летописи, а также произнесение Иларионом «Слова о Законе и Благодати»?

Ответ на все эти вопросы, как представляется, дает «Раздрешение неизреченнаго откровения», приписываемое популярному в Древней Руси богослову Ипполиту Римскому. Оно, как и памятники древнейшего летописания Руси, сохранилось в позднем списке XV в. — в Генна-диевской Библии 1497 г. После цитирования первых четырех стихов 20 главы Апокалипсиса его автор приводит рассуждение, заслуживающее особого внимания: «И по отрешении же реченному [подразумевается освобождение дьявола перед Концом света «на малое время», а именно на три с половиной года] размыслимъ: Рече евангелист, яко связа диавола на тысягцу летъ. Отнеле же бысть связание его? — От вшествиа въ адъ Господа нашего Иисуса Христа в лето пятьтысющное пятсотное и тридесять третьее да иже до лета шестьтисющнаго и пятьсотнаго и тридесять третиаго, внегда исплънитися тисяща летъ. И тако отрешится сатана по праведному суду Божию и прельстить миръ до реченнаго ему времени, еже три и пол-лета, и потом будет конець. Аминь».

Если дата в расчете Геннадиевской Библии (6537 год) дана по анни-анской эре, насчитывающей 5500 лет от Сотворения мира до Рождества Христова (по нашей эре), мы получаем новые данные, позволяющие вернуться к наблюдению А. А. Шахматова, обнаружившего в тексте «Повести временных лет» под 6544–6545 годами какой-то серьезный рубеж. Именно это послужило основанием для гипотезы о существовании так называемого «Древнейшего свода» (1036–1039). Во всяком случае, сопоставление дат создания киевской митрополии, строительства Софии Киевской, произнесения «Слова о Законе и Благодати», помещения в «Повести временных лет» похвалы Ярославу Владимировичу и года, рассчитанного в послесловии Геннадиевской Библии, наводит на мысль, что их совпадение во времени не случайно.

Именно к этому времени завершается (хотя бы формально) христианизация Руси, что должно было рассматриваться как дополнительное основание, подтверждающее наступление Конца света. Вряд ли случайно и стечение в летописном 6545 году таких событий, как строительство Золотых ворот и Софии Киевской, учреждение в Киеве монастырей свв. Георгия и Ирины, произнесение в надвратной Благовещенской церкви «Слова о Законе и Благодати», создание какого-то летописного произведения (условно называемого «Древнейшим сводом») и, наконец, совпадение в 1038 году Благовещения с Великой субботой (подобные совпадения рассматривались в средневековом обществе как потенциальные даты Конца света). Судя по всему, перед нами — следы напряженного ожидания заранее рассчитанного конца земной жизни.

Возможно, именно с этим ожиданием связаны и особенности описания междоусобицы Владимировичей, развернувшейся после смерти князя-крестителя.

Летописец рассказывает, что в момент смерти Владимира Святославича (15 июля 1015 г.) рядом с ним оказался туровский князь Святополк (считавшийся сыном Владимира, хотя родился он от вдовы Ярополка Святославича, которую после убийства брата Владимир взял в жены уже беременной). Любимый же киевским князем сын Борис незадолго до этого отправился с отцовской дружиной воевать с печенегами. Это якобы позволило Святополку захватить власть в Киеве, убить Бориса, а затем и муромского князя Глеба. Зато Ярославу Владимировичу, благодаря помощи новгородцев, удалось победить Святополка, который бежал в Польшу'. В 1018 г. Святополк верну'лея на Русь в сопровождении польского князя Болеслава Храброго и захватил Киев, а Ярослав бежал в Новгород. Здесь новгородцы вновь собрали войско, с которым Ярослав окончательно победил Святополка зимой 1018–1019 г. Святополк бежал «в печенеги», а Ярослав начал княжить в Киеве…

Так выглядит летописная версия борьбы за киевский престол. Однако обращение к иностранным источникам вносит в это описание некоторые коррективы. Согласно «Хронике» мерзебургского епископа Титмара. Святополк не мог захватить Киев сразу после смерти Владимира. Оказывается, туровский князь в момент смерти князя-крестителя находился в темнице, куда был заключен вместе со своей женой (дочерью Болеслава Храброго) и ее духовником, епископом колобжегским Рейнберном. После внезапной кончины Владимира Святополку удалось бежать из заключения. Он отправился в Польшу, где вместе с Болеславом собрал польско-немецкое войско ив 1018 г. вторгся в пределы Руси. Целью Болеслава при этом было, видимо, не столько желание посадить зятя на киевское княжение, сколько освободить из заключения свою дочь… Полвека назад это сообщение, подкрепленное свидетельствами (правда, не очень внятными) Эймундовой саги, позволило Н. Н. Ильин)' высказать догадку, что убийцей Бориса и Глеба был не Свято полк (которого тогда не было на Руси), а сам Ярослав Мудрый…