Кэтрин Мерридейл - Ленин в поезде. Путешествие, которое изменило мир

Этим двум сторонам хорошо было бы обсуждать условия дуэли. Достигнутое второго марта соглашение стало возможным главным образом благодаря тому, что Исполком только и искал предлога для капитуляции. В результате было согласовано создание Временного правительства с широкими полномочиями, задуманного как объединение честных граждан, которые будут управлять страной до выборов и установления постоянного режима власти. Председателем правительства стал князь Георгий Евгеньевич Львов, приветливый московский филантроп, известный своей выдающейся работой в области образования, здравоохранения и других социальных услуг. Сам князь в этот момент отсутствовал в Петрограде, однако сообщил телеграммой о своем согласии. Милюкову, который был назначен министром иностранных дел, было поручено сделать публичное заявление в Белоколонном зале.

Милюков тщательно подготовил речь, но большая ее часть потонула в гуле и ропоте толпы. Милюков объявил, что главой правительства избран князь Львов, назвав его “воплощением российской «общественности», гонимой царским режимом”. Кто-то из зала выкрикнул, что Львов представляет лишь общество собственников (“цензовую общественность”). Милюков парировал:

Цензовая общественность – это единственная организованная общественность, которая даст возможность организоваться и другим слоям русской общественности! 65

Этот ответ немедленно повлек за собой прямолинейно грубый, однако очевидный в этой ситуации новый вопрос: “А вас самих-то кто выбрал?” В ответ, вспоминает Милюков, он “мог бы написать диссертацию”, но в тот момент предпочел дерзкую ложь:

Мы выбраны русской революцией! 66

Это не полностью развеяло скепсис публики, но впереди были еще более драматические события. Группа Милюкова рекомендовала в министры двоих членов Исполкома – Чхеидзе и Керенского. Чхеидзе сразу отказался, сославшись на решение Совета о том, что представители рабочих не могут быть министрами Временного правительства. Он полностью отдает себя в распоряжение Совета, этого разящего жала революции. Керенский, напротив, принял пост министра юстиции, поклявшись служить народу до последнего издыхания. Обращаясь к притихшей публике, он сказал:

Я говорю, товарищи, от всей души… из глубины сердца, и если нужно доказать это. если вы мне не доверяете. я тут же, на ваших глазах. готов умереть. 67

Разразилась овация, которую Керенский истолковал как карт-бланш на любые его действия на посту министра. Затем он исчез в кабинете Думского комитета, оставив членов Исполкома в состоянии “изумления, уныния и ярости” 68. Как напишет позднее Альфред Нокс, Керенский

обладал всеми театральными качествами Наполеона, но у него не было ничего от силы духа последнего 69.

Одновременно группа монархистов во Временном комитете строила планы в отношении царя. Пока все взоры были устремлены на Таврический дворец, новый военный министр Гучков вместе с Шульгиным провели секретную встречу с государем в Ставке. Предложение, переданное царю Гучковым и Шульгиным (и всецело одобренное Милюковым), заключалось в том, что Николай должен немедленно отречься в пользу своего младшего брата, великого князя Михаила Александровича. Скрепя сердце Николай согласился, лишив при этом своего единственного сына, ребенка с очень хрупким здоровьем, права наследования престола. Второго марта 1917 года царствование Николая II закончилось. Михаил Александрович также немедленно отрекся от престола (Керенский назвал это “актом высшего патриотизма”), в противном случае России пришлось бы выбирать между конституционной монархией и губительным, возможно смертельным, кризисом: революция еще не настолько окрепла, чтобы можно было уверенно говорить о том, какая форма правления нужна России, однако великое множество граждан было самым очевидным образом настроено против любого царя.

Когда о тайной миссии Гучкова стало известно, британский посол удостоил Керенского похвалы за его попытку утихомирить гнев республиканцев в Совете 70. Консерваторы и монархисты были, напротив, возмущены. Морис Палеолог, кажется не совсем понимая ситуацию, записал в дневнике:

Из страха перед безумцами, засевшими в Финляндском вокзале и в крепости, представители Думы уступили. Правит отныне Совет 71.

Точнее был бы другой диагноз – кошмар Милюкова стал реальностью: народ остался верен своему Совету, при этом никем не избранное и полное нерешительности Временное правительство сосредоточило в своих руках еще не испытанную, но теоретически безграничную власть 72. Перед Россией была перспектива длительного двоевластия.

Отречение породило республику. Ликование на петроградских улицах заглушало любые сомнения и страхи. Никто пока не знал, однако, как к новой власти отнесется армия и какова будет реакция в больших и малых провинциальных городах. Даже люди, сотворившие революцию – фабричные рабочие с заскорузлыми руками и женщины в заплатанных жакетах, замотанные в неопрятные зимние платки, – не были уверены, что они в самом деле победили.

Вечером 2 марта, когда Суханов выходил из Таврического дворца, его окружила толпа; люди просили, чтобы он произнес речь. “Они жаждали новостей”, – вспоминает Суханов, добавляя, что на самом деле слышать хотели “Керенского или, в крайнем случае, кого-нибудь из членов Исполнительного комитета”:

Разыскать Керенского было невозможно. Да и не мог же он говорить речи народу целые дни. Меня подхватили под руки и потащили на улицу. С крыльца, на которое мы едва выбрались, я увидел толпу, какой не видел еще ни разу в жизни. Лицам и головам, обращенным ко мне, не было конца: они сплошь заполоняли весь двор, затем сквер, затем улицу, держа знамена, плакаты, флажки. Уже вечерело, шел снег, меня сразу охватил мороз. Мне подняли воротник пиджака, надели на голову чью-то папаху и подняли на плечи, пока один из моих провожатых рекомендовал меня толпе. Я стал рассказывать о положении дел. Не знаю, какая часть толпы слышала мой слабый голос, но все, насколько хватал глаз, напряженно тянулись и хранили мертвую тишину 73.

Воодушевление этих дней прошло мимо сэра Джорджа Бьюкенена. Решающий первый акт драмы он пропустил: у посла был намечен краткий отпуск в Финляндии, и незадолго до начала первых забастовок он уехал. Вернувшись, сэр Джордж нашел Петроград в состоянии хаоса. В зданиях судов и полиции бушевал огонь, улицы были полны крикливых молодых мужчин, раздавались выстрелы, открытые автомобили, битком набитые пьяными молодцами с флагами, пролетали по набережной под окнами посольства. Генералу Ноксу пришлось лично встретить дочь посла Мэриэл на Финляндском вокзале, так как общественный транспорт в столице не действовал. Вся жизнь в городе расстроилась, передвигаться было опасно. Супруга сэра Джорджа была в тот день столь обеспокоена, что постаралась до темноты отправить по домам участниц своего швейного кружка 1.