Дмитрий Галковский - Николай Ленин. Сто лет после революции. 2331 отрывок из произведений и писем с комментариями [publisher: SelfPub]

Это меня крайне огорчило. О восстании вопрос был давно поднят, и я никогда не отказывался, даже несмотря на несогласие Апфельбаума и Розенфельда. Раз известно, что восстание необходимо и неизбежно, но товарищи Апфельбаум и Розенфельд стали агитировать против восстания. Я стал их рассматривать как штрейкбрехеров. Я даже обратился письменно в ЦК об исключении их. Я резко выступил в печати, когда Розенфельд выступил в «Новой жизни». Но потом насчет этого замолчал, я не хотел бы относиться к ним строго. На переговоры Розенфельда в ЦИК о соглашении я смотрю доброжелательно, ибо принципиально мы не против.

После того как социалисты-революционеры отказались от власти, я понял, что они <���…> [112] Купюра в печатном тексте. , после того, как поднял сопротивление Керенский. После победы над ним, после того, как красногвардейцы оказались столь подготовленными и с таким энтузиазмом (это не секрет), с Москвой дело затянулось. Наши пали в пессимизм. Москва, мол, громится, мы взять власть не можем и пр. И тут возник вопрос о соглашении.

Дело восстания – новое, и тут нужны другие силы, другие качества. В Москве, например, произошло много таких случаев, где проявлялась юнкерская жестокость. Расстрел пленных солдат и пр. Юнкера – буржуазные сынки – понимали, что с властью народа кончается власть буржуазии. Еще на конференции мы наметили ряд мер, программу и о захвате банков и пр.

Большевики были часто чересчур добродушны. А если бы буржуазия была победительницей, она бы поступила как в 48 и 71 г. Кто же думал, что мы не встретим саботажа буржуазии? Это же младенцу ясно. И мы должны арестовывать директоров, и их кратковременные аресты давали результаты очень хорошие.

Это меня не удивляет, знаю, как они мало способны к борьбе, им бы сохранить тепленькие местечки. В Париже гильотинировались, а мы лишим их карточек, тех, кто не получает от профессиональных союзов, что исполним свой долг.

И вот в такой момент, когда мы у власти – тут раскол. Апфельбаум и Розенфельд говорят, что мы не захватим власти и пр. Я не в состоянии спокойно выслушивать эти доводы как измену.

Что им хочется? Чтоб началась поножовщина? Только пролетариат может вывести страну. А соглашение? Нам сочувствуют социалисты-революционеры, если Гурвич будет сочувствовать, а Гурвич – есть буржуазия. Сказка – детки зарежут и т. д.

Я не могу даже говорить об этом серьезно. Бронштейн давно сказал, что объединение невозможно. Бронштейн это понял, и с тех пор не было лучшего большевика.

Апфельбаум говорит, что мы не Советская власть, мы одни большевики. Социалисты-революционеры и меньшевики ушли, но не по нашей вине.

Мы избраны съездом советов. Это организация новая, в неё идут те, кто хочет бороться. Это не народ, но авангард, за которым тянется масса. Мы идем с массами, активными, не усталыми. Сейчас отказываться от восстания – откатиться к массам усталым, а мы – с авангардом. Советы себя определяют. Советы – авангард пролетарских масс. Нет других – вся буржуазия и пр. Теперь нам предлагают повенчаться с городской думой – это абсурд.

Нам говорят, что мы хотим ввести социализм – это абсурд. Мы не хотим делать крестьянский социализм. Когда нам говорят, что надо остановиться, – это невозможно. Кто говорит, что мы не Советская власть? А кто же мы? Не соединяться же с думой. Если бы нам еще предлагали соглашение с Румчеродом, с Викжелем и пр. Это торгашество. Может быть, еще с Калединым согласиться, а потом они будут вставлять палки в колеса. Это мизерное торгашество, а не Советская власть. На конференции надо поставить вопрос именно так для того ли только, если мы отдали кусок власти думам, а он только так стоит, 99% рабочих за нас.

Если будет раскол – пусть. Если будет их большинство – берите власть в ЦИК и действуйте, а мы пойдем к матросам.

Мы у власти. Буржуазия начинает приходить к тому, что их нужно «проглотить». Не переходить к «Новой жизни», это какие-то слизняки беспринципные: то с нами, то с меньшевиками. Говорят, что мы одни не удержим власти и пр. Но мы не одни. Перед нами целая Европа. Мы должны начать. Теперь только социалистическая революция. Все эти несогласия, сомнения – это абсурд.

Когда я говорил: будем бороться хлебными карточками – лица солдат оживляются. Нам говорят, что солдаты неспособны. Но нам говорят ораторы, что раньше они не видели такого энтузиазма.

Только мы создадим такой революционный энтузиазм, только мы способны бороться и пр. А меньшевики? За ними не пойдут. Вот на предстоящей конференции и нужно поставить вопрос о дальнейшей социалистической революции. Перед нами Каледин, мы еще не победили.

Когда нам говорят, что «власти нет», когда нам необходимо арестовывать – мы будем. Но если нам будут говорить: ужас и пр. – диктатура пролетариата. Вот Викжеля арестовать – это я понимаю. Когда кричали об арестах, то тверской мужичок пришел и сказал: «всех их арестуйте». Вот это я понимаю. Вот он имеет понимание, что такое диктатура пролетариата.

Без соглашений!

(14 ноября)

1201

Мы и раньше заявляли, что закроем буржуазные газеты, если возьмём власть в руки. Терпеть существование этих газет, значит перестать быть социалистом. Тот, кто говорит: «откройте буржуазные газеты», не понимает, что мы полным ходом идём к социализму. И закрывали же ведь царистские газеты после того, как был свергнут царизм. Теперь мы свергли иго буржуазии. Социальную революцию выдумали не мы, её провозгласили члены съезда Советов, никто не протестовал, все приняли декрет, в котором она была провозглашена. Буржуазия провозгласила свободу, равенство и братство. Рабочие говорят: «нам нужно не это».

(Речь на заседании ВЦИК, 17 ноября)

1202

Нас упрекают, что мы арестовываем. Да, мы арестовываем и сегодня мы арестовали директора Государственного банка. Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять.

(Речь на заседании Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, 17 ноября)

1203

Пусть Советы разделятся на отряды и возьмутся за дело управления. Наша задача состоит в том, чтобы идти к социализму. На днях рабочие получили закон о контроле над производством. Согласно этому закону, фабрично-заводские комитеты составляют государственное учреждение. Рабочие должны немедленно претворить этот закон в жизнь. Рабочие дадут крестьянам ткани, железо, а крестьяне дадут хлеб. Я видел сейчас товарища из Иванова-Вознесенска, и он мне сказал, что это главное. Социализм – это учёт. Если вы хотите взять на учёт каждый кусок железа и ткани, то это и будет социализм. Для производства нам нужны инженеры, и мы очень ценим их труд. Мы их будем охотно оплачивать. Мы не собираемся лишать их пока их привилегированного положения. Всякий, кто хочет работать, нам ценен, но пусть он работает не как начальник, но как равный под контролем рабочих. У нас нет ни тени озлобления против лиц, и мы приложим усилия, чтобы помочь им перейти на новое положение.