Иван Саблин - Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации

Дальневосточным украинцам в автономии было отказано. Более того, в конце ноября 1922 года были арестованы многие их лидеры, в том числе члены Дальневосточного секретариата под руководством Юрия Кузьмича Глушко. 5–13 января 1924 года в Чите состоялся суд над Глушко, Петром Ивановичем Горовым и другими активистами. Суд под председательством Евгения Михайловича Матвеева обвинил их в ведении переговоров с Семёновым и его союзниками в Даурии и Гродеково в октябре 1920 года и в других антисоветских действиях. Хотя некоторые обвинения были сняты, Горового, Глушко и несколько других активистов приговорили к тюремному заключению. Дальневосточные власти не признавали украинцев национальным меньшинством в регионе, но на протяжении 1920-х годов вопрос об этом поднимался несколько раз. В 1926 году дальневосточные власти, занимавшиеся образованием, отказались следовать директиве из Москвы и воссоздавать украинские школы, назвав их «искусственными». Положение удалось изменить лишь после инспекционных поездок из Украинской ССР, занимавшихся изучением положения украинских переселенцев в конце 1920-х годов. Под давлением Москвы в регионе в 1931–1932 годах проходила политика украинизации. 26 января 1931 года краевое партийное руководство решило, что языковой барьер препятствует коллективизации, и стало распространять газеты и литературу на украинском языке, а также создавать украиноязычные школы в нескольких украинских национальных районах на территории бывших Приморской и Амурской областей. Благовещенск и Спасск стали центрами образования на украинском языке. Но эта политика долго не продлилась. По решению Сталина 15 декабря 1932 года ЦК прекратил украинизацию на советском Дальнем Востоке, а все украинские организации в РСФСР были ликвидированы [1028].

Уступки украинцам, пусть небольшие и непродолжительные, были связаны с новыми попытками переселенческой колонизации Дальнего Востока европейцами. В рамках этой программы была создана и еврейская автономия. В 1928 году Комитет по земельному устройству трудящихся евреев получил земли в Дальневосточном крае, и 20 августа 1930 года там был создан Биробиджанский национальный район. 7 мая 1934 года этот район, находившийся в юго-восточной части бывшей Амурской области, был преобразован в Автономную Еврейскую национальную область. По словам Роберта Вейнберга, создание этой области должно было защитить приграничную территорию от возможных притязаний Японии и Китая и ограничить еврейский национализм в европейской части СССР, но область оказалась непопулярной среди советских евреев [1029].

Решение властей поддержать заселение российского Дальнего Востока европейцами стало препятствием на пути создания корейской автономии. Корейцы оставались одной из самых многочисленных групп населения в регионе и, таким образом, имели право на территориальную автономию. В 1923 году в одной только Приморской губернии насчитывалось 124 тысячи корейцев, из которых лишь 33 765 были советскими гражданами [1030]. На протяжении 1920-х годов корейские активисты неоднократно поднимали вопрос о создании корейской автономной области. В своем докладе Наркомнацу от 26 декабря 1922 года Хан Мен Ше из Иркутской группы предложил создать территориальную национально-культурную корейскую автономию под руководством Корейской коммунистической партии (которой на тот момент фактически не существовало). Одной из целей автономии он назвал борьбу с японским шпионажем. 21 февраля 1923 года Войтинский предложил создать институт корейских уполномоченных при властях Приморской губернии и ее уездов. Новые чиновники призваны были смягчить злоупотребления российских властей в отношении корейцев на фоне обсуждения вопроса об автономии. 15 мая 1923 года в записке в ИККИ Хан Мен Ше уточнил границы предполагаемой корейской автономной области. Она должна была включать в себя Посьетский, Сучанский и Суйфунский районы на юге Приморской губернии, а центром ее должен был стать Владивосток (который при этом не являлся частью планируемой автономии). Подобно бурятским активистам, Хан Мен Ше подчеркивал, что корейская автономия будет иметь не только экономическое и культурное значение, но окажет и произведет огромный пропагандистский эффект, облегчив работу Коминтерна в Восточной Азии [1031].

Первая официальная дискуссия с руководством региона состоялась 9 мая 1924 года во Владивостоке под эгидой Восточного отдела ИККИ. Несмотря на сопротивление Гамарника и Пшеницына, считавших создание корейской автономии проблематичным, на совещании было решено, что оно важно как с точки зрения региона, так и с точки зрения положения в Восточной Азии. Хотя переговоры с Японией не позволяли создать корейскую автономию немедленно, на совещании было предложено в качестве подготовительных шагов решить вопросы наделения корейцев землей и их натурализации. Вопрос автономии стал центральным на Втором Приморском губернском совещании корейских ответственных работников (1–5 сентября 1924 г.), созванном не для обсуждения автономии, а для преодоления политического раскола среди корейских коммунистов. Корейские участники совещания указывали на отчаянное положение корейских крестьян, которых продолжали эксплуатировать через ренту, и антисоветский настрой корейских партизан, которых власти в конце 1922 года попытались разоружить и которые, столкнувшись с нехваткой продовольствия, переселились в Китай. Кроме того, было заявлено, что большинство русских большевиков считают корейский вопрос внешним по отношению к региону и отказываются его обсуждать. Нам Ман Чхун и другие члены Организационного бюро, занимавшиеся объединением корейских коммунистов, были на совещании среди большинства, выступавшего за создание автономии. Члены Организационного бюро поставили вопрос перед ИККИ и попросили передать его в ЦК. В письме к Войтинскому Нам Ман Чхун обвинил Дальбюро и Приморский губернский революционный комитет в антикорейской политике, а Пшеницына, Кубяка и других дальневосточных большевистских руководителей в «колонизаторском шовинизме». По словам Нам Ман Чхуна, Пшеницын и Кубяк утверждали, что создание автономии сыграет на руку японцам с их колониальными требованиями и повысит японское влияние, что корейских функционеров недостаточно, что нет необходимых финансов, что требование создать корейскую автономию по своей сути контрреволюционно (поскольку поддержка большевиками национализма – дело временное) и что попытки этот проект осуществить приведут к восстанию русских крестьян. Нам Ман Чхун напоминал, что Кубяк точно так же выступал и против бурят-монгольской автономии [1032].

Несмотря на националистический настрой его членов, Дальревком все же выполнил директивы из Москвы и ввел упрощенную процедуру получения гражданства для корейцев, прибывших на территорию России до 1918 года [1033]. Новые правила принимались в том числе для снижения нагрузки на дальневосточные власти, получившие в 1923–1924 годах от корейцев 18 497 прошений о приеме в советское гражданство и удовлетворившие 12 783 из них. Тем не менее и к 1926 году из порядка 170 тысяч корейцев, живших на российском Дальнем Востоке, около 65 тысяч не имели советского гражданства [1034]. Кроме того, корейцы фактически обладали автономией на местном уровне, несмотря на ее отсутствие в законодательстве. В 1925 году Приморская губерния насчитывала 32 корейских районных сельских совета. 3 апреля 1925 года Корейская комиссия при Дальревкоме обратилась во ВЦИК за юридическим оформлением уже существовавших отдельных корейских советов [1035].