Иван Саблин - Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации

Тем не менее советская интерпретация ДВР, в которой центральная роль отводится московскому большевистскому руководству, сумела проникнуть даже в труды иностранных ученых [49] Debo R. K. Survival and Consolidation: The Foreign Policy of Soviet Russia, 1918–1921. Montreal: McGill-Queen’s University Press, 1992. P. 374–399; Smith S. B . Captives of Revolution: The Socialist Revolutionaries and the Bolshevik Dictatorship, 1918–1923. Pittsburgh, PA: University of Pittsburgh Press, 2011. P. 213–214. . Но слабым местом этой интерпретации является не только то, что ДВР не функционировала, как планировалось (это наглядно показал, к примеру, Пол Дюкс, изучивший политику ДВР во время Вашингтонской конференции 1921–1922 годов [50] Dukes P . The USA in the Making of the USSR: The Washington Conference, 1921–1922, and «Uninvited Russia». London: RoutledgeCurzon, 2014. P. 93–99. ), но и в том, что она не заполняет теоретическую лакуну в истории трансформации Российской империи в Советский Союз в 1905–1922 годах – важнейшей теме исследований российской, восточноевропейской и евразийской истории после «имперского поворота» 1990-х годов и ряда столетних годовщин – Первой мировой войны, революции и Гражданской войны в России. Аспект децентрализации, характерный для этой трансформации, хорошо изучен в применении к национализму меньшинств [51] After Empire: Multiethnic Societies and Nation-Building: The Soviet Union and the Russian, Ottoman, and Habsburg Empires / Eds. K. Barkey, М. Von Hagen. Boulder, CO: Westview Press, 1997; Russian Empire: Space, People, Power, 1700–1930 / Eds. J. Burbank, М. Von Hagen, А. Remnev. Bloomington, IN: Indiana University Press, 2007; Khalid A . Making Uzbekistan: Nation, Empire, and Revolution in the Early USSR. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2015; Martin T . The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923–1939. Ithaca, NY: Cornell University Press, 2001 (см. русск. перевод: Мартин Т. Империя положительной деятельности. Нации и национализм в СССР, 1923‒1939. М., 2011); Steinwedel Ch. R. Threads of Empire: Loyalty and Tsarist Authority in Bashkiria, 1552–1917. Bloomington, IN: Indiana University Press, 2016; Suny R. G. The Revenge of the Past: Nationalism, Revolution, and the Collapse of the Soviet Union. Stanford, CA: Stanford University Press, 1993; всесторонний обзор «имперского поворота» см.: Sunderland W . The USSR as a Multinational State from the Revolution to the Death of Stalin: Western Scholarship since 1991 // Vestnik of Saint Petersburg University. 2016. History. № 4. Р. 142–158. , но формирование ДВР исходило из другой логики, в рамках которой регион, определяемый через свои экономические и этнографические особенности, а не через национальную группу, мог бы быть признан автономным или независимым. Таким образом, создание ДВР и революционные события на российском Дальнем Востоке вообще представляли собой альтернативный сценарий крушения Российской империи и формирования Советского Союза. В то же время успешная националистическая мобилизация (то есть использование национализма русского большинства), проведенная большевиками на российском Дальнем Востоке, является аргументом в пользу «психологического синтеза коммунизма и русского национализма» в истории создания СССР, о котором Ричард Пайпс писал в 1997 году в предисловии к очередному изданию своей знаменитой монографии [52] Pipes R . The Formation of the Soviet Union. P. vii. .

Хотя дальневосточный регионализм XIX–XX веков привлек некоторое внимание ученых, он остается куда менее изученным, чем сибирское областничество, от которого он произошел. За исключением двух сборников статей, обращавшихся к истории переселенцев [53] Peopling the Russian Periphery: Borderland Colonization in Eurasian History / Еds. N. Breyfogle, А. Schrader, W. Sunderland. London: Routledge, 2007; Rediscovering Russia in Asia: Siberia and the Russian Far East / Еds. S. Kotkin, D. Wolff. Armonk, NY: M. E. Sharpe, 1995. , а также монографии Джона К. Чана о корейских жителях региона [54] Chang J. K. Burnt by the Sun: The Koreans of the Russian Far East. Honolulu: University of Hawaii Press, 2016. , прежние работы, посвященные российскому Дальнему Востоку, как правило, ставили во главу угла государство, а не местных действующих лиц или не рассматривали подробно дальневосточные регионалистские проекты.

Первый период имперской трансформации, между революциями 1905–1907 и 1917 годов, на Дальнем Востоке и в других частях империи, по-прежнему слабо освещен в исторической литературе [55] Дамешек И. Л., Дамешек Л. М., Зиновьев В. П., Ремнёв А. В., Суворова Н. Г., Шахеров В. П., Шиловский М. В. Сибирь в составе Российской империи; Ремнёв А. В. Россия Дальнего Востока: имперская география власти; Remnev A . Siberia and the Russian Far East in the Imperial Geography of Power // Russian Empire: Space, People, Power. Р. 425–454; Stephan J. J. The Russian Far East; Von Hagen M. Federalisms and Pan-Movements. . Второй период имперской трансформации, между Февральской революцией 1917 года и созданием Советского Союза в 1922 году, изучен лучше; все больше исследований обращаются к региональной специфике социальных и политических перемен, выходя за пределы изучения элит [56] Например: Badcock S . Politics and the People in Revolutionary Russia: A Provincial History. Cambridge: Cambridge University Press, 2010; Russia’s Home Front in War and Revolution, 1914–1922 / Eds. S. Badcock, L. G. Novikova, А. В. Retish. Bloomington, IN: Slavica, 2015. Book 1. Russia’s Revolution in Regional Perspective; Holquist P. Making War, Forging Revolution: Russia’s Continuum of Crisis; Penter T . Odessa 1917: Revolution an der Peripherie. Köln: Böhlau Verlag, 2000. . Вместе с тем большинство работ, посвященных Гражданской войне [57] Например: Bisher J . White Terror: Cossack Warlords of the Trans-Siberian. London: Routledge, 2005; Pereira N. G. O. White Siberia: The Politics of Civil War. Montreal: McGill-Queen’s University Press, 1996; Smele J. D. The «Russian» Civil Wars. и интервенции стран Антанты в Северной Азии [58] Например: Moffat I. C. D. The Allied Intervention in Russia, 1918–1920: The Diplomacy of Chaos. Houndsmills: Palgrave Macmillan, 2015; самая полная на сегодняшний день история японской интервенции см.: Hara T . Shiberia Shuppei: Kakumei to Kanshō 1917–1921 [Сибирская экспедиция: революция и интервенция, 1917–1921 гг.]. Tokyo: Chikuma shobō, 1989. , либо заканчиваются событиями 1920–1921 годов, либо не обращают внимания на российский Дальний Восток. Единственное исключение – труд Кэнфилда Ф. Смита [59] Smith C. F. Vladivostok under Red and White Rule: Revolution and Counterrevolution in the Russian Far East, 1920–1922. Seattle: University of Washington Press, 1975. , региональная история, основанная главным образом на опубликованных источниках.

Дискурсы национализма и регионализма повлияли не только на проекты независимых или автономных образований на российском Дальнем Востоке, но и на само формирование имперского и постимперского региона в 1905–1922 годах. Тем не менее вопреки точке зрения Стефана, который возводит «последовательную региональную идентичность» к административному объединению Приамурского генерал-губернаторства в 1884 году и к экспансии в Китай в 1896 году, в результате которой интересы империи и региона начали противоречить друг другу [60] Stephan J. J. The Russian Far East. P. 2, 93–98. , настоящая книга утверждает, что главной основой коллективных действий был не дальневосточный регионализм, не идея отдельной региональной политической общности, существование которой подразумевали интеллектуалы и бизнес-элиты региона, а скорее региональная версия русского или российского национализма, включавшая регион в более широкое сообщество русских или россиян [61] Levinger M., Lytle P. F. Myth and Mobilisation: The Triadic Structure of Nationalist Rhetoric // Nations and Nationalism. 2001. № 7 (2). Р. 175–194. .

Настоящая книга, определяя национализм как гетерогенный и амбивалентный дискурс, использующийся для воображения и консолидации политического сообщества и мобилизации разнородного населения [62] Anderson B . Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. , исследует, как оформлялись политические действия в дискурсивном смысле и как конкретные идеи позволили закрыть вопрос [63] Deetz S . Democracy in an Age of Corporate Colonization: Developments in Communication and the Politics of Everyday Life. Albany, NY: State University of New York Press, 1992. Р. 187. о будущем российского Дальнего Востока в России и за границей. Другими словами, настоящая книга стремится показать, что, хотя дискурс регионализма и фигурировал в дискуссиях, интеллектуалы и политические деятели Дальнего Востока в основном опирались на национализм. Многие из них использовали регионализм или отдельные его элементы для защиты националистических взглядов на прошлое, настоящее и будущее региона, на его политическое и экономическое устройство и государственную принадлежность. Действительно, Краснощёков и некоторые другие поступали скорее наоброт, продвигая собственный регионализм с использованием националистических лозунгов, но их было на Дальнем Востоке меньшиство.