Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

В детстве он отличался нравом столь буйным, неуравновешенным и порой столь отчаянным, что некоторые сомневались, вырастет ли он в психически здорового человека. К 22 годам он избавился от этих недостатков, однако сохранил чрезвычайно импульсивный характер и эпатажные манеры и категорически не принимал никаких возражений.

Французская армия тоже изменилась за последние годы. Ришелье, пытаясь сэкономить деньги и обуздать власть командующих, особенно из дворян, больше внимания уделял ее профессиональному мастерству, нежели численности. При поддержке короля он постарался ввести более строгую дисциплину, угрожая драконовскими карами даже за такие незначительные проступки, как сквернословие; он пытался сократить число людей, которые таскались вместе с войсками, особенно женщин, но не всегда успешно. Более того, создав, насколько возможно, условия для карьерного роста за счет таланта, а не влияния, он открыл заманчивую дорогу для амбициозных и смышленых сыновей крестьян, ремесленников, лавочников и, разумеется, обедневших аристократов. Благодаря этому за последние десять лет армия превратилась в высококвалифицированную боевую машину, особенно эффективную и выносливую в осадной войне. Вдобавок в нее не подмешивали дезертиров и взятых в плен противников. Она сохраняла и развивала чувство национальной принадлежности, не менее сильное, чем у шведов, а военнопленных либо быстро обменивали, либо с продуктивной жестокостью отправляли гребцами на французский флот.

Ришелье не дожил до того дня, когда долгие политические труды увенчались победой его последнего важного протеже. В 1642 году на его пути взорвалась последняя и самая разрушительная мина. Красавец Сен-Мар, фаворит короля, поднял мятеж и увлек за собой еще нескольких дворян – слишком мало для успеха, но достаточно, чтобы поколебать уверенность кардинала. Ришелье в последний раз одержал победу, и Сен-Мар последовал на эшафот, как и другие главари бунтовщиков до него. Но кардинал пережил его менее чем на три недели. 28 ноября 1642 года Решилье тяжело заболел, а через четыре дня испросил разрешения уйти в отставку. Его организм, давно уже страдавший от приступов мучительной болезни, в конце концов изнемог. Король не желал принять его отставки; напротив, он сам навещал своего министра, сидел у его постели и кормил яичными желтками, показывая в обычной для него сдержанной и замкнутой манере всю привязанность, на которую только был способен. Их отношения всегда были исключительно рациональными, их не касались эмоции; для кардинала король был «становым хребтом» государства, а кардинал для короля – опорой его власти. Их союз порой страдал от страстных увлечений, которые испытывал болезненный и вялый король к кому-то молодому, полному жизни и пышущему здоровьем, кто мог бы подарить ему то эмоциональное счастье, которого он не нашел ни в браке, ни во власти. Но у Людовика XIII, несмотря на все его неуравновешенные порывы, разум был сильнее сердца, и доминирующее положение Ришелье оставалось непоколебимым.

Король пришел к нему 2 декабря; на следующую ночь Ришелье принял соборование и медленно впал в кому. Около полудня 4 декабря он умер, и парижане, более из любопытства, чем от горя, толпами шли в последний раз попрощаться с человеком, которого никогда не любили, но всегда уважали, всегда боялись, звали на помощь во времена бедствий и верили ему.

Весной следующего года герцог Энгиенский (молодой Конде) с двумя опытными военачальниками Л’Опиталем и Гассионом открыл военные действия на фламандской границе. Над кампанией нависла тень неопределенности, ибо в Париже слег Людовик XIII, и его врачи не видели никакой надежды на выздоровление. Политику Ришелье без изменений продолжил его доверенное лицо и правая рука кардинал Мазарини. Но если бы умер король, то его преемником стал бы ребенок 5 лет от роду Людовик XIV, а регентами при нем стали бы мать и королевский совет. Пока король был жив, неугомонные силы Франции – дворянство и парижская толпа – еще могли терпеть господство Мазарини, но, когда эта слабая преграда рухнет, они вряд ли стали бы мириться с тем, что ими правят королева-испанка и кардинал-итальянец.

В таких мрачных обстоятельствах герцог Энгиенский выдвинул свои войска на защиту линии вдоль Мааса. Король день за днем лежал в Лувре на своем огромном ложе, но его больное тело, из которого за последние годы, казалось, ушла вся жизнь, никак не могло умереть. Сердце упрямо стучало в изношенном остове. Дни напролет Людовик XIII лежал почти без движения, иногда забываясь тревожным сном, иногда в полубессознательном состоянии, порой что-то говорил, а его супруга шумно рыдала у его постели. Придворные и лекари входили и выходили, и среди пышного величия и неприглядных картин болезни тихо играли дофин и его маленький друг, а герцог Анжуйский на коленях у незнакомой графини громко плакал и звал няньку, которая не имела права переступать порог. Незадолго до смерти король очнулся от короткого сна и увидел, что на него смотрит принц Конце. «Месье Конце, – сказал он, – мне приснилось, что ваш сын одержал великую победу». Рано утром 15 мая 1643 года король Франции скончался.

Вечером 17-го числа известие об этом достигло герцога Энгиенского, который со своими войсками находился где-то между Обантоном и Рюминьи, на равнине к западу от Мааса, двигаясь на помощь к сильной пограничной крепости Рокруа, осажденной силами Мело (Меласа). Сначала герцог решил, что лучше ничего не говорить, дабы не вызвать в армии паники; на следующее утро в Рюминьи он созвал на совет офицеров и изложил им свои планы. Крепость Рокруа стоит на возвышении относительно окружающей местности, но между Рокруа и Рюминьи лежит плоская равнина, песчаная и сильно изрезанная низкорослыми перелесками и болотистыми ручьями. Перед самим городом открывается ровная местность, а леса отступают. Мело с 8 тысячами конницы и 18 тысячами пехоты находился между герцогом Энгиенским и городом и успел как следует окопаться. План герцога состоял в том, чтобы выдвинуться по узким перелескам в сторону Рокруа, оставив обоз и артиллерию позади. Если этим маневром удастся выманить Мело с его позиций, тогда они обойдут его с фланга и приблизятся к Рокруа сзади; если же он не двинется с места, они заставят его помериться силами перед городом. Изложив этот план, герцог Энгиенский при согласии Гассиона и возражениях Л’Опиталя сообщил офицерам о кончине короля и воззвал к их верности новому государю и регентам.

На следующий день, 18 мая, первая часть плана была успешно осуществлена, и Мело позволил всей французской армии – 15 тысячам пехоты и 7 тысячам кавалерии – беспрепятственно выйти из узких проходов на открытую местность. Он полагал, что лучше будет окружить и захватить всю французскую армию целиком, чем обратить ее в бегство. Он располагал преимуществом в численности – хотя и не таким большим, как думал, – и в подготовке войск, поскольку у него под началом был самый цвет испанской пехоты, войска кардинала-инфанта, наследники традиций Спинолы. Однако, увидев, как подходят французы, он был совершенно сбит с толку, ибо герцог расставил их так, что движение пехоты было частично скрыто кавалерией, наступавшей впереди и с обеих сторон. Напрасно Мело посылал отряды, пытаясь отвлечь конницу и оценить численность пехоты в центре; его разведчики либо ничего не добивались, либо возвращались с такими противоречивыми данными, что он не знал, чему верить.