Сесили Веджвуд - Тридцатилетняя война. Величайшие битвы за господство в средневековой Европе. 1618—1648

После отъезда главных переговорщиков конференция заседала еще год, утрясая разные мелочи. Но и тогда некоторые проблемы остались нерешенными. Испанцы покинули Франкенталь не раньше, чем император уступил им Безансон в 1653 году; Карл Лотарингский оставил Хаммерштайн только в начале 1654 года, а в мае того же года шведский гарнизон в городе Фехта удостоился сомнительной чести стать последним, кто ушел из Германии. Однако эвакуация войск продолжалась непрерывно с самого открытия конференции в Нюрнберге в 1649 году, а ко времени сбора урожая 1650 года большинство районов в Германии ощутили, что наконец-то могут по-настоящему отпраздновать возвращение мира. Заметную роль в этих жалостных праздниках благодарения сыграли дети: школьники, распевая, шли процессией в белых одеждах и зеленых коронах в Дёлыитедте, школьники приветствовали давно изгнанного курфюрста Карла-Людвига на границе Пфальца. Они были будущим Германии, ее надеждой – в некоторых местах единственной.

Уже не в первый раз Германия непрерывно воевала на протяжении жизни целого поколения и дольше, но уникальной в германской, если не европейской, истории делают эту войну окружавшие ее легенды. По меньшей мере до середины XIX века любые оценки людских и материальных потерь не казались чересчур завышенными, чтобы поверить в них. Считалось, что население сократилось на три четверти, урон для поголовья скота и общего благосостояния был гораздо больше, сельское хозяйство в некоторых районах вернулось на прежний процветающий уровень лишь через двести лет, в бесчисленных городах полностью прекратилась торговля; любое зло, которое постигало государство, тут же приписывали последствиям Тридцатилетней войны – от изъянов имперской конституции до запоздалого развития заморской Германской империи.

Более критические исследования последних трех поколений пролили свет на два аспекта проблемы, которые дотоле оставались в тени: во-первых, Германия в 1618 году уже двигалась по пути к краху; и, во-вторых, нельзя полагаться на данные того времени. Князья, стремясь избежать финансовой ответственности, государства, заявляя о нанесенном ущербе, граждане, прося освобождения их от налогов, – все они, естественно, рисовали свое положение в самых мрачных красках. В перечне ущерба, составленного для шведского правительства, количество разрушенных деревень в некоторых районах превышало общее число когда-либо существовавших там населенных пунктов. Журналисты и памфлетисты обеих сторон не жалели гипербол, что лишало их сочинения всякого смысла.

И все-таки эти преувеличения красноречивы сами по себе, ибо, по крайней мере в официальных документах, они должны были иметь под собой хоть какие-то основания; и если тогдашние авторы тянули одну и ту же нескончаемую заунывную песню, это само по себе говорит если не о фактах, то о настроениях, которые так или иначе коренились в действительности. Не важно, сколько именно граждан потеряла Германия – три четверти или меньше, совершенно ясно, что еще никогда прежде, а возможно, и потом в истории страны не было настолько всеобщего ощущения непоправимого бедствия, такого повсеместного ужаса от пережитой эпохи.

В процессе отбора немногих сравнительно достоверных фактов, просеивания массы преувеличений и легенд выявляется резкий контраст между общим и частным, который озадачивает сам по себе. Отдельный крестьянин во время войны подвергался немыслимым страданиям; совершенно беззащитный, он переносил поборы, грабежи, насилия и вынужденное переселение. Однако в целом крестьянство вышло из войны более сильным в сравнении с остальными слоями общества. Поместное дворянство зависело от крестьянского труда в восстановлении былого процветания на его землях, а для такой задачи рабочих рук не хватало, что в кои-то веки дало крестьянам шанс уверенно заявить о своих правах. В области бытовой экономики домохозяйств мы видим такое же противоречие. Примерно с 1622 года в течение следующих 15 лет цены неуклонно снижались. Это падение сопровождалось общим ростом размеров оплаты, то есть стоимость жизни падала, а ее уровень возрастал на протяжении всей Тридцатилетней войны. Все это ни в малейшей мере не облегчало людских страданий в результате периодически возникавшего массового и местного голода, грабежей, гонений и эмиграции. Если выразить данные на бесстрастном графике, видно, что цены на пшеницу в Аугсбурге, безусловно, падали, но каждый внезапный взлет линии вверх, пусть даже самый краткосрочный, означал голод и смерть.

Отчеты и цифры, приводимые современниками событий, несмотря на определенные преувеличения, позволяют, по крайней мере, составить общую картину окружающих условий в представлении тех, перед кем в 1648 году встала задача заново отстроить страну. В них есть своя человеческая ценность, которая не имеет значения для экономиста, но представляет важность для историка. Одних только шведов обвиняли в разрушении без малого 2 тысяч замков, 18 тысяч сел и деревень и более полутора тысяч городов. В Баварии, по утверждениям самих баварцев, погибло 80 тысяч семей и 900 сел и деревень, Чехия заявляла о разрушении пяти шестых деревень и гибели трех четвертей (75 %) населения. В Вюртемберге, согласно некоторым свидетельствам, количество жителей сократилось до одной шестой (около 17 %), в Нассау – до одной пятой (20 %), в Хеннеберге – до трети (33 %), а в опустошенном Пфальце – до одной пятидесятой (2 %) от прежнего числа. Население Кольмара уменьшилось вдвое, Вольфенбюттеля – в восемь раз, Магдебурга – в десять, Хагенау (Агно) – в пять, Ольмюца (Оломоуца) – более чем в пятнадцать раз. Минден, Хамельн, Геттинген, Магдебург, по их собственным отчетам, лежали в развалинах.

Так гласит легенда. Там же, где есть более надежные доказательства, цифры потерь если и не подтверждают предания, то по меньшей мере отчасти объясняют, откуда они взялись. Население Мюнхена начитывало 22 тысячи человек в 1620 году, а в 1650-м – 17 тысяч; Аугсбурга – 48 тысяч в 1620 и 21 тысячу в 1650 году. В Хемнице (Кемнице) от почти 1000 жителей осталось меньше 200, в Пирне от 876 – всего 54. Население Магдебурга, оккупированного 11 раз, сократилось вдвое, а муниципальный долг вырос в 7 раз; 200 лет спустя горожане все еще выплачивали проценты по займам, сделанным во время войны. Население Берлин-Кёльна уменьшилось на четверть, Ной-Бранденбурга – почти наполовину. В Альтмарке Зальцведель, Тангермюнде и Гарделеген лишились трети своих жителей, Зехаузен и Штендаль – более чем половины, Вербен и Остербург – двух третей. В 1621 году не менее 200 кораблей ежегодно проходило через пролив Зунд (Эресунн) из портов Восточной Фрисландии; в последнее десятилетие войны – в среднем всего десять.