Сергей Зотов - История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный

Рис. 27

Рис. 28

Рис. 29

Конечно же, короли заводились не только внутри колб. Иллюстраторы алхимических трактатов аллегорически представляли и другое лабораторное оборудование. К примеру, во французском алхимическом вадемекуме (т. е. путеводителе) конца XV в. «Изображение жизни», посвященном преимущественно приготовлению эликсира долголетия при помощи дистилляции, есть иллюстрация с печью в разрезе (30). Внизу стоит котел, в котором сидит король, а выше виднеется воронка, на которой разложены человеческие члены. Смысл изображения раскрывается надписью рядом: «Золото — это король, вознесенный и коронованный золотой короной». Смерть изрубленного на части человека и его возрождение в виде коронованной персоны аллегорически представляет очистку неблагородных металлов и их дальнейшего превращения в благородное золото, а также приготовление живой воды. Возрождение рассеченного тела при помощи варки в котле отсылает к мифологическому эпизоду, в котором волшебница Медея подарила таким способом вечную молодость королю Эсону.

Рис. 30

Иногда колба становилась атрибутом известного алхимика или даже божества, связываемого со священным искусством. В алхимическом сборнике второй половины XV в. из Италии, состоящим из 33 акварелей, вероятно, нарисованных венецианским художником Джованни Беллини, встречаются схемы, образные портреты великих златоделов и три замысловатые аллегории. Одна из них представляет античного бога Пана, который олицетворяет философский камень. На голове у божества своеобразная корона в виде Луны, а прическа своей формой напоминает Солнце. Совмещение изображений двух этих планет, воплощающих первопринципы всех металлов — сульфур и меркурий — традиционно обозначало в алхимии готовый эликсир. В руках Пан держит волынку, напоминающую т. н. флейту Пана, сделанную из алхимического сосуда. Инструмент имеет семь трубок, которые символизируют семь металлов. Само древнегреческое имя бога — «Пан» — дословно означало «всё». Этим словом александрийские алхимики обозначали полноту первоматерии (31).

Рис. 31

Два других символических изображения в трактате не менее загадочны (см. здесь). На первом мы видим лежащего обнаженного мужчину. Он умер, пытаясь вынуть стрелу из правого бока, а на месте его гениталий выросло цветущее древо. На второй аллегории изображена нагая женщина, лежащая в той же позе под деревом. Она указывает перстом на постамент, на котором лежит громадный череп, а другой рукой прикрывает лоно. Эти люди — Адам и Ева, из-за первородного греха потерявшие бессмертие. Однако из лона Адамова произрастает древо жизни — грядущее райское бессмертие, дарованное Христом человечеству, грех которого был искуплен крестными муками. Точно так же, из умерших внутри колбы металлов, сопоставляемых с телом, возродится философский камень, отождествляемый с душой.

В первой половине XV в. где-то на территории Германии создается трактат, переосмысляющий образы из второй редакции «Книги святой Троицы», «Восходящей зари» и некоторых других трактатов. Он называется «Истинная наука алхимии» и состоит из небольшого компилятивного текста о производстве универсального лекарства для человека и металлов, обрамленного восемнадцатью полностраничными цветными иллюстрациями. Изображения из этого альбома алхимических аллегорий стали настолько распространенными, что в 1582 г. они печатаются в сопровождении другого текста под заглавием «Пандора, благороднейший дар Божий». Он затем неоднократно переиздается и дополняется серией колб из «Дара Божьего».

Иконография «Истинной науки алхимии» опирается, с одной стороны, на религиозные мотивы, а с другой — на монструозные гротески, нарисованные внутри лабораторных колб. Шесть иллюстраций трактата взяты из «Книги святой Троицы»: это уже знакомые нам изображения алхимических андрогинов (причем небесный нарисован в двух вариациях), сцена убийства Адама Змеем в присутствии Евы, Христос-орел и коронация Богоматери Троицей. Образ Гермеса, распахнувшего священную книгу алхимии, позаимствован в «Восходящей заре». Остальные изображения «Истинной науки алхимии» нарисованы согласно использованным в трактате текстам, взятым из множества алхимических трудов, как оригинальных немецких, так и переводов с арабского. К примеру, на одном из уникальных образов мы видим королеву в красном платье, сидящую между двух башен с серным и меркуриальным фонтанами внутри. Эта аллегория философского камня восходит к немецкой алхимической поэме «Солнце и Луна».

На двух других иллюстрациях изображены девушки, стоящие левой и правой ногой на двух разных постаментах, символизирующих два алхимических принципа. Первая девушка — обнаженная красавица в короне, держащая в руках два факела. Эта аллегория меркурия может изображаться стоящей на двух печах с алембиками внутри, на фоне громадного цветущего древа, в ветвях которого сидит золотая птица; вокруг нее вверх и вниз летает множество орлов. Их число указывает на количество повторных дистилляций (32). Другая вариация этого изображения более условна и показывает обнаженную стоящей на алхимическом древе, сплетенном из красного и белого стволов; орлы при этом стали всего лишь многозначительным декоративным мотивом (33). Этот образ вдохновлен немецкой алхимической поэмой «Об обнаженной женщине». Другое изображение с девушкой похоже на первое, но теперь дама одета и держит в руках Солнце и дракона, а два фонтана, на которых она стоит, приобрели крылья: это изображение символизирует самую сильную степень обработки вещества философского камня.

Рис. 32

Рис. 33

В «Истинной науке алхимии» женские персонажи появляются не только на иллюстрациях. Одной из героинь повествования является дочь Платона (!), выкрикивающая алхимические секреты. Этот персонаж появился благодаря ошибке переписчика: в источнике, откуда он был позаимствован, описывалась дочь Плутона, бога подземного мира. Так алхимики прозвали Марию Еврейку (см. здесь), которая, согласно преданиям, в порыве экстатического крика сообщала окружающим секреты алхимии. Рядом с языческой алхимисткой в трактате соседствует упоминаемая вместе с Троицей Дева Мария: это показывает, как важны были для автора христианские реминисценции.