Вольдемар Балязин - Петр Великий и его наследники

На галере и яхте было 32 мужчины и 15 женщин. Наиболее значительными из них были: фельмаршал Миних, дядя императора — принц Гольштейн-Бек, Алексей Григорьевич Разумовский, прусский посланник Гольц, Елизавета Воронцова и ее родственницы, а также родственницы дяди императора.

Петр надеялся, что посланные в Кронштадт де Виейра и Барятинский удержат гарнизон и крепость на его стороне. Однако Петр не знал, что за последние несколько часов в Кронштадте произошли решительные перемены.

Комендант Кронштадта Нуммерс до появления там Неелова не знал о произошедшем в Петербурге, да и сам Неелов тоже ничего не мог объяснить толком, потому что имел обрывочные и противоречивые сведения — даже не сведения, а просто слухи, в которые трудно было поверить.

Поэтому Нуммерс, который пока только обдумывал приказ, привезенный Нееловым, и еще не распорядился грузиться на суда, даже обрадовался, получив от де Виейры новое предписание — готовиться к приему императора.

Де Виейра и Барятинский, исполнив данное им поручение, уже собрались было отправляться обратно в Петергоф, как вдруг около 7 часов вечера на пристани высадился прибывший из Петербурга корабельный секретарь Федор Кадников с запечатанным конвертом, о содержимом которого он ничего не знал, а должен был лишь передать конверт коменданту Нуммерсу.

Нуммерс вскрыл пакет, не показывая содержащегося в нем ордера никому. А в ордере, подписанном адмиралом Иваном Лукьяновичем Талызиным, коему Нуммерс подчинялся непосредственно, предписывалось никого не впускать в Кронштадт и никого оттуда не выпускать.

Де Виейра и Барятинский стали расспрашивать Кадникова о событиях в Петербурге, но он отвечал, что ничего не знает. Тогда де Виейра отправил Барятинского и арестованного им Кадникова в Петергоф, а сам остался в Кронштадте.

Между тем Нуммерс понял, что происходит, но решил не вмешиваться в арест Кадникова, не желая раньше времени себя обнаруживать. Его предусмотрительность вскоре же оправдалась.

Де Виейра еще не добрался до Петергофа, когда к Кронштадту подошла шлюпка и на берег высадился Талызин. Нуммерс, встретив адмирала, стал расспрашивать его о новостях, но Талызин из осторожности отвечал, что он не из Петербурга, а со своей дачи, но слышал о каких-то беспорядках в столице и потому решил, что его место не в городе, а здесь — в Кронштадте.

После этого он вместе с Нуммерсом ушел в его дом и там предъявил именной указ Екатерины — «что адмирал Талызин прикажет, то исполнить».

Талызин приказал привести гарнизон крепости к присяге на верность Екатерине, и через час под громкие крики «ура!» ей присягнули и гарнизон Кронштадта, и экипажи всех кораблей. Адмирал усилил посты и караулы, со стороны Петергофа закрыл гавань бонами и за три часа несколько раз пробил учебную тревогу, поддерживая в крепости состояние повышенной боевой готовности.

Гарнизон оказался на высоте положения и четко выполнял предусмотренные действия. Повышенная готовность оказалась не напрасной — в первом часу ночи часовые заметили подходящие со стороны Петергофа галеру и яхту, которые из-за бон не смогли подойти к стенке и остановились в тридцати шагах. Думая, что Нуммерс точно исполняет приказ, посланный с де Виейрой — никого не впускать в Кронштадт, — Петр приказал спустить шлюпку и убрать боны.

Караульный на бастионе, мичман Михаил Кожухов, «отказывает в том с угрозами».

Петр все еще считает, что моряки точно выполняют его приказ, так как доплывший до Петергофа Барятинский сообшил, что в Кронштадте ждут императора и готовы защищать его. Тогда он вышел на палубу и закричал:

— Я сам тут, впустите меня!

Кожухов в ответ прокричал:

— Не приказано никого впускать!

Петр ответил:

— Я император Петр III!

В ответ на что услышал:

— Нет теперь никакого Петра III, а есть Екатерина II, а ежели галера и яхта не отойдут, то в них будут стрелять.

Как бы поддерживая мичмана Кожухова, в крепости забили очередную тревогу, и корабли поспешно ретировались.

Отойдя от Кронштадта, яхта направилась в Петергоф, а галера с Петром III и его приближенными — в Ораниенбаум.

Петр спустился в каюту и впал в полуобморочное состояние. Воронцова и графиня Брюс, сидя возле него, тихо плакали. Миних и Гудович остались на палубе. Для них уже не было сомнения, что все кончено.

(…Адмирал Талызин, возвратившись в Петербург, подал рапорт Екатерине и попросил наградить Михаила Кожухова «двойным чином и годовым жалованьем».

Екатерина согласилась с первым предложением Талызина и присвоила Кожухову чин капитан-лейтенанта, а вместо годового жалованья дала двухгодовое.)

Галера и яхта еще не успели отойти от Кронштадта, как до всех матросов и пассажиров донесся клич многотысячной толпы, собравшейся на причале: «Галеры прочь! Да здравствует императрица Екатерина!»

Рано утром, придя в себя, Петр III позвал в свою каюту Миниха и попросил у него совета, что делать дальше.

Миних посоветовал идти не в Ораниенбаум, а в Ревель. Взять там военный корабль и уйти на нем в Пруссию, где все еще находилась восьмидесятитысячная армия Виллима Фермора.

Миних сказал, что если Фермор встанет во главе армии, то понадобится не более полутора месяцев для того, чтобы остановить Петра III на престоле.

При этом разговоре присутствовали многие дамы, и они стали возражать фельдмаршалу, что у гребцов не хватит сил, чтобы дойти до Ревеля.

— Что ж, — возразил им Миних, — мы все будем им помогать!

Дамы бурно запротестовали, и это решило исход дела: Петр приказал следовать в Ораниенбаум и высадить его там. Оказавшись на берегу, Петр сначала хотел, переодевшись, в одиночку пробираться в Польшу, но этому намерению стала возражать Елизавета Воронцова, которая в конце концов уговорила императора послать кого-нибудь к Екатерине и передать ей отречение от престола и просьбу отпустить их обоих в Голштинию.

Петр согласился и велел сложить оружие. Голштинцы беспрекословно повиновались, свезли с высот пушки и ушли с позиции.

Разгневанный Миних сказал Петру, что если он не умеет умереть перед своими солдатами как император, то пусть возьмет в руки, вместо шпаги, распятие, и тогда его враги не посмеют ударить его.

— А я, — сказал Миних, — буду командовать в сражении.

Петр пропустил эту филиппику мимо ушей и, быстро написав все, что советовала его любовница, послал в Петергоф к Екатерине генерала Измайлова.

Измайлов, передав бумаги, тут же принес присягу на верность Екатерине и отправился обратно в Ораниенбаум уже не как слуга Петра, а как верноподданный императрицы, облеченный ее доверием и выполняющий ее первое поручение. Измайлов повез в Ораниенбаум приказ о полной и безоговорочной сдаче войск Петра, а также и другой, еще более важный документ — новый текст отречения Петра от престола, написанный в ставке Екатерины тайным советником Тепловым. Этот новый текст Петру предлагалось подписать без малейших изменений.