Дмитрий Мачинский - Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 2

Кроме уже приведенного материала, следует указать на подобную функцию «Дуная» в некоторых севернорусских сказках и в широко распространенных среди славян поговорках типа: «Iak pojezez za dunai, to o domu ne dumai», «Jag za moze vrucic moze, Jag za dunaiu to ne dumaj».

5. Значительная часть фольклорных связей «дунай-моря» (взаимозаменяемость этих лексем или соединение их в неразрывный звукообраз) объясняется смысловой близостью этих лексем, употребляемых, в частности, для обозначения вообще стоячей воды (озерцо, болото). Сближает их и то, что, в силу наличия других значений этих лексем (и связанных с ними ассоциаций), обе они употребляются в фольклоре (преимущественно «женском») для обозначения воды с оттенком сакрализации и поэтизации. Однако, наряду с этим, наличествуют два варианта соотношения «дунай-море», которые явно обязаны своим возникновением историко-географической реальности.

5а. Первое из них – это представление о том, что Дунай впадает в море (былина о Дунае, описание смерти героя, бросающегося в реку, вариант Кирши Данилова) и что место его впадения (или за ним) «эпически отмечено» (здесь подобает происходить победоносным сражениям – песня о победе Шереметева под Мызой – или умирать герою – Степан Разин, см. раздел IV, ВЗ). Весьма вероятно, что в основе подобных закрепившихся в эпической традиции представлений лежат реальные события IX–XII вв., хотя, безусловно, они могли освежаться в народном сознании и впечатлениями более позднего времени (ср. мотивы смерти казака за Дунаем, А12). Бесспорным же отголоском историко-географической реальности IX–XII вв. представляется нам уже упоминавшаяся формула «за Дунай», находящаяся в устойчивом соотношении с определенным кругом образов.

5б. Речь идет о припевах типа «да и за Дунай» в песенном сюжете, обозначаемом Т. А. Бернштам и В. А. Лапиным как «Дунай» (Бернштам, Лапин 1981) и исполнявшемся на Русском Севере (не южнее Великого Устюга) в качестве свадебного величания молодому, виноградья, величания при постройке корабля, а также о припевах типа «здунинай, Дунай», «сдудина ты сдудина» при исполнении известной и, как обычно считают, поздней былины «Сокол-корабль», бытовавшей местами как календарное виноградье и распространенной в Европейской России (не севернее Великого Устюга) и в Сибири. Кроме явно единого в своей основе припева (о котором речь ниже), оба сюжета объединяются: а) упоминанием в зачине моря, обычно моря Хвалынского (или испорченных вариантов этого названия), реже – Верейского; б) описанием корабля с зооморфными (сокол – змея – тур – конь) чертами; в) наличием мотива молодец – стрела (при этом в «Дунае» молодец «стругает стрелку», а затем роняет кольцо – свадебная ориентированность, а в «Соколе» герой – обычно Илья – стреляет из лука по врагам – воинская ориентированность).

Если рассмотреть эволюцию припева в обоих сюжетах, начиная от поддающихся осмыслению формул и кончая бессодержательными звукоподражаниями, то получится следующая картина.

Территориальным центром сохранности припева являются берега Белого моря: Терский берег – «по морю да и за Дунай», с вариантами записи «да из-за Дунай», «да из Дунай»; Карельский берег – «по морю да из-за Дунай» (или «и за Дунай»); Летний берег – «с за Дунай», «да из-за Дунай» (или «и за Дунай»), «у Дуная»; Зимний берег – «да из Дунай»; на относительно поздно заселенном Зимнем берегу, наряду с почти не испорченным припевом «да из Дунай», встречается уже звукоподражательный «да вздунай», а еще восточнее, в районе Нарьян-Мара и на Печоре, припев принимает форму «а ты Здунай мой, Здунай». В тексте «Сокола-корабля», зафиксированном И. Сахаровым где-то в Европейской России (но, судя по всем аналогиям, не севернее Великого Устюга), припевом служит фраза «Здунинай дунай, морю синему», послужившая основой для обозначения обычая исполнять «военно-морские песни» казаками при походах на Каспийское море: «сдунинаю воспевать» в песне о Меншикове (см. раздел IV, 1, В). Наконец, на Колыме припев к «Соколу-кораблю» принял форму «сдудина ты сдудина».

Итак, в основе припева лежит восклицание, отмечающее прохождение кораблем наиболее важного, пограничного участка речно-морского пути Киев – Константинополь «по морю да и за Дунай», сохранившееся в неизменном виде на Беломорском побережье, а в более южных и восточных областях принимавшее разнообразные звукоподражательные формы, основанные на звукописи исходной.

Сам припев становится понятен только в контексте историко-географической реальности IX–XI вв., когда ежегодные торговые путешествия «русов» в Царьград были опасными лишь до Дуная (из-за нападений печенегов), а продвижение «по морю да и за Дунай» означало практически успех торгового плавания, что и отмечалось, вероятно, песнями с соответствующим ликующим припевом. При военном походе у устья Дуная делалась остановка и созывался военный совет, так как движение «по морю да и за Дунай» в этом случае означало войну, нарушение морской границы Болгарии или Византии и могло сопровождаться также воинскими песнями с тем же припевом. Единственная возможная альтернатива предлагаемой гипотезе о генезисе этого припева – это предположение, что припев этот возник в среде запорожских казаков, которые во второй половине XVI–XVII в. совершали самостоятельные военные морские походы, двигаясь по морю к устьям Дуная и даже южнее. Однако трудно предположить, чтобы этот припев из среды запорожцев мог распространиться в Беломорье, на Печоре, Колыме и в Поволжье, глубоко укорениться в фольклорной традиции этой огромной территории, включившись в виде очень архаичного по всем признакам элемента в своеобразные местные обрядовые и эпические тексты. При этом крайне маловероятно, что в чистом виде этот припев был занесен на отдаленный север, в Беломорье, в то время как в более южных областях (Поволжье), связанных с казачьей эпической традицией, родственной запорожской, этот припев сохранился только в испорченном виде. И наконец, рассмотренная альтернатива решительно перечеркивается тем, что в тех украинских думах, которые отразили обстоятельства морских походов запорожцев, изредка говорится о «скiрлах (гирлах. – Д. М .) Дуная», но ничего похожего на рассматриваемый припев нет. Безусловная древность песенной традиции, связанной с «дунайским припевом», подтверждается и анализом имманентных ей образов. По мнению ряда исследователей, былина «Сокол-корабль» – позднее произведение, возникшее в рамках казачьей эпической традиции в XVII в. Б. Н. Путилов убедительно удревнил истоки этого сюжета, связав его более широко с поздней южнорусской эпической традицией (Путилов 1961). Путем сопоставления сюжетов «Дуная» и «Сокола-корабля» по элементам можно, развивая намеченную Б. Н. Путиловым тенденцию, доказать значительно большую древность устойчивых мотивов и образов, сконцентрированных преимущественно в зачине обоих сюжетов.