Сергей Холодов - История ОБХСС и экономическая преступность в России в ХХ веке

Итак, доказательства были собраны, оставалось провести задержания и обыски. Вошилу взяли с поличным в тот момент, когда он вместе с шофером Максимовым вывозил со склада очередную партию «левой» продукции для сбыта в торговую сеть. Чуть позже были арестованы Раскин, работники Ухтомского завода металлоизделий, экспедиторы и торговые служащие, причастные к аферам.

Оказалось, что на простых ремешках для часов и прочей галантерее можно делать неплохие деньги. Один мужской хлорвиниловый плащ в магазинах стоил 10 рублей, полиэтиленовые скатерти шли по два рубля за штуку, ремешки для часов — по 80 копеек, а зажимы для галстуков — по рублю. А счет этим неучтенным товарам шел на сотни и тысячи. Так, например, в мае 1967 года Раскин с Вошилой «толкнули налево» сто плащей и триста скатертей, заработав на этой сделке 1600 рублей. В июне того же года Вошила получил от старшего мастера Ухтомского завода 900 ремешков для часов и 336 зажимов для галстуков. Разумеется, нигде не учтенных. Прибыль мошенников от продажи «неучтенки» перевалила за тысячу рублей. И таких эпизодов оперативники ОБХСС установили десятки.

Неудивительно, что во время обысков у членов преступной группы было изъято свыше 4 тысяч рублей наличных денег и ценных вещей на сумму почти 11 тысяч рублей. А, кроме того, похищенных товаров на общую сумму более 6 тысяч целковых. Все эти ремешки и скатерти в самом скором времени отправились бы в торговую сеть и принесли аферистам немалый доход, если б не умелые действия сотрудников ОБХСС.

Да, была такая песня, достаточно популярная:

В нашей истории тоже найдутся и шизофреники, и параноики, а особенно — нолики. Длинные ряды ноликов, приписанных к доходам ловких умельцев. В каждой советской кинокомедии непременно фигурировал сумасшедший дом. В просторечии — дурдом, или Канатчикова дача.

В теневой экономике на вес золота ценились деятели, которые умели организовать работу подпольных цехов с надежным государственным прикрытием. Чтобы шли неучтенные барыши, чтобы можно было жить не на одну зарплату. Тут нужно уметь и «подмазать» руководящих товарищей, и найти рынок сбыта — да такой, чтобы следственные органы не подкопались. Хотя бы — до поры до времени. Не менее важно вовремя свернуть производство и скрыться, не замарав собственной репутации. Чтобы в другом городе или в другой сфере со временем можно было открыть новое аналогичное производство. Не менее тайное и не менее доходное.

Государство боролось с цеховиками весьма решительно. Практически одновременно с поправками, вводящими смертную казнь за валютные операции, высшая мера наказания была введена и за хищения социалистической (читай — государственной) собственности в особо крупных размерах. Под эту статью можно было подвести практически любое нелегальное производство в тогдашнем СССР.

Одним из первых крупных цеховиков, подведенных под расстрельную статью, стал Зигфрид Газенфранц, устроивший себе частное трикотажное производство во Фрунзе, столице Советской Киргизии. Вместе с Зигфридом в расстрельные камеры отправились еще двадцать нибелунгов-подельников.

Но наши главные герои ловчили не в Киргизии. Они орудовали поближе к Кремлю и Лубянке. Главное действующее лицо этой истории — Борис Ройфман. Этот подпольный бизнесмен создавал цеха при различных государственных предприятиях и организациях аж с 1947 года. Умел рискнуть с умом. Более того, жизни не представлял без риска. Несколько раз ему удавалось ускользнуть из сетей правоохранительных органов. Случалось и подкупать оперативников… В 1957 году Ройфман запустил производство неучтенной продукции в трикотажном цехе общества глухонемых в городе Калинине. Рынок сбыта он наладил с помощью надежных, давно прикормленных администраторов средней руки, мелких столоначальников. В условиях дефицита продукция глухонемых пользовалась колоссальным спросом — и он быстро сумел сколотить капитал. Все мы помним о дефиците на мясные изделия и сыр при позднем Брежневе, на дефицит спиртного, того же мяса, а также сахара, носков и мыла при Горбачеве. Но редко вспоминаем, что до середины шестидесятых стране не хватало тканей… Даже самых простых, отечественного производства. Ткани были ходовым товаром на черном рынке, цеховики при крупных производствах текстильной промышленности создавали мелкие артели для реализации «отходов» — точнее, списанных государственных поставок в виде шерсти, хлопка, тканей, каучука и фурнитуры, из которых потом появлялись на свет дефицитные джемперы, плащи, блузки, и даже нижнее белье. Так поступал и Ройфман.

Ройфман частенько приезжал в Москву. Ради чего делать деньги, как не ради «красивой жизни»? А Москва — средоточие той самой красивой жизни… В конце концов он элементарно «купил» за две тысячи «новыми» место технолога на столичной текстильной фабрике. И принялся врастать в московскую жизнь, приглядываясь к «деловым» возможностям.

В конце концов ему удалось создать цех при психдиспансере. Тихое место, тихие клиенты… В доле были все, от главврача до рядовых сотрудников. При диспансере Ройфман оборудовал подпольный цех, закупил для него несколько десятков трикотажных машин на разных госпредприятиях и сырье — шерсть. Действовал с размахом, заключал серые договора с предприятиями от Загорска до Ташкента.

Продукция сбывалась через «прикормленных» торговцев на рынках и вокзалах.

Неизбежно возникает вопрос: почему именно психи? Почему именно диспансер? Дело в том, что в те годы на свет появилось указание — использовать психоневрологические диспансеры в качестве базы для производства изделий швейной промышленности в рамках трудотерапии. Местные власти выделяли из своих бюджетов деньги, на которые можно было закупать оборудование. За деньги нужно было отчитываться — построже, чем за гранты в наше время. Но, как назло, руководители интернатов, медики по образованию, никак не могли понять, с чего начать организацию производственного процесса.

И тут свои услуги им предложил Ройфман, респектабельный главный технолог текстильной столичной фабрики № 11. Он казался не только отличным специалистом, но и уважаемым человеком — фронтовиком, награжденным правительственными наградами. Впоследствии он утверждал, что только по своей наивности и доброте душевной согласился создать сеть кустарных производств. Потерял бдительность… Выгоднее было действовать в одиночку, с временными попутчиками-подельниками. Но, думается, делец привычно лукавил. Для серьезных заработков ему была необходима «империя». А «психи» оказались гениальным проектом! Дело-то, на первый взгляд, благороднее некуда — трудотерапия. Истинно социалистический процесс, благотворный и общественно-полезный. А в случае чего многое можно списать на умственную неполноценность сотрудников… И так бывало. Параноики и шизофреники чуяли недоброе и время от времени писали доносы районному начальству — дескать, на нашем горбу наживаются, не по-социалистически ведут дела. Но доносили они слишком неумело. От таких бумаг за версту попахивало клиникой. И Ройфман пожимал плечами, улыбаясь: «Сумасшедшие, что с них возьмешь?»