Александр Радаев - Парнасский пересмешник. Новеллы из истории мировой культуры

В афинской демократии властные полномочия принадлежали только взрослым мужчинам, обладающим гражданскими правами. Женщины, дети, иноземцы и рабы были лишены большинства прав, в том числе права голоса.

Основной орган власти назывался экклесией и действовал посредством общего собрания взрослых граждан. Чтобы обеспечить возможность бедным гражданам участвовать в жизни города, одно время в Афинах за участие в экклесии была введена плата в размере дневного заработка ремесленника.

Тех же, кто добровольно отказывался от своих гражданских прав, от участия в общественно-политической жизни полиса, и не приходил на голосование, называли идиотами.

Впоследствии, когда возникло деление разновидностей умственной отсталости на самую сильную – идиотию, среднюю – имбецильность и самую легкую – дебильность, понятия «идиотизм» и «дебильность» вошли в разговорную речь и стали обозначать глупость и тупость.

К 1840-м годам американские бармены уже показали британцам коктейли со льдом, но использование льда в викторианских барах все равно оставалось диковинкой. Многие здравомыслящие люди крайне опасались пить воду, впрочем, как и добавлять ее в свои напитки, даже в виде льда. Дело было в загрязненности пресной воды в стране: несколько глотков могли подарить незабываемую холеру, ботулизм или тиф. Лед использовался для хранения продуктов и заготавливался в прудах со стоячей водой и промерзающих канавах, соответственно, он содержал в себе всю грязь неблагополучных водоемов. Попробовать полноценные коктейли со льдом широкий круг британских потребителей смог только с налаживанием пароходной доставки льда из США и Канады в конце XIX века, хотя общество еще не было готово принять это благо без страха.

Первый в России интерьер, отделанный искусственным мрамором – залы Китайского дворца в Ораниенбауме. Из настоящего мрамора здесь только порталы каминов. Идея такого оформления принадлежит Екатерине Великой

Знаменитая петербургская кофейня девятнадцатого столетия «Вольф и Беранже» считается первым в России кафе, наиболее сходным с современным видом таких заведений.

Однако в России старых времен кофе не был самым модным и обожаемым напитком. Первый кофейный дом – Голландский – появился в столице в самом начале XVIII века. Это было заведение для иностранцев, потому что русский человек такого уж дикого восторга при виде кофейной пены не испытывал, хотя уже больше десяти лет, с 1720 года, петербуржцы могли посещать «Четыре фрегата» с «кофием», как тогда говорили, на Троицкой площади. Но столь безумной любви, как в наше время, не сложилось.

Впрочем, кофейщики утверждают, что кофейни в России сразу стали чрезвычайно популярными. А я им не верю. Знаете почему? Потому что не встречал, например, чтобы герои популярной пьесы выпивали кофе, или чтобы за кофием в напряженной сцене романа происходил важный разговор. Все это если и было, то много позднее. У Фонвизина кофий не пьют, у Радищева не пьют и у Жуковского не пьют. У Пушкина – самую малость, помню лишь один фрагмент, где фигурирует этот напиток – в «Путешествии в Арзрум» пленник просил чашку кофию и чтоб его избавили от вопросов. В основном Александр Сергеевич все-таки был ходок по шампанским и игристым винам, а вообще русская публика предпочитала напитки сладкие, но кофе-то в то время пили крепким, черным.

Упоминает кофе князь Петр Иванович Шаликов в ранние 1800-е: «Спросите у меня, что более всего ласкает вкусу? Ответствую, хороший кофе после хорошаго моциона. Божественный нектар! Ты усладил вкус мой, обоняние и освежил силы моего духа!»

Кофе – аристократическая прихоть, скажете вы. Отвечу, пожалуй, примерами из литературы и драматургии. Например, «Кофейница» Крылова – одна из первых пьес типа оперы, которую он долго не мог издать, даже не знаю, удалось ли ему опубликовать ее при жизни. Там говорится о содержательнице кофейни, которая была обманщицей и плутовкой. Или у Мельникова-Печерского: волжский купец Марко Данилыч хотел отдать свою дочь учиться в старообрядческий женский монастырь, скит, куда девушек отправляли обучаться основам женских рукоделий и грамоте, и очень стеснительно говорит монахине Макрине (не от слова «мокрый», а от греческого «макрос»):

«– Дунюшка у меня кофей полюбила.

– Так что же? – спросила Макрина.

– Да ведь кто пьет кофей, тот ков на Христа строит, – усмехнулся Марко Данилыч».

Расхожая пословица гласит: «Аще кто дерзнет пити кофию, но и в том человеке бует ков и лукавство и не будет самого Господа». Да, не самое приятное созвучие: кофий, кофе (коф) и ков (ковы) – то есть злые интриги, проделки, козни. И козни, как водится, заграничные.

Интересно, что скепсис в отношении к кофе был не только в России, но и в Англии, например. Том Стендейдж рассказывает, как 29 декабря 1675 года Карл II издал «Прокламацию о запрещении кофеен», в которой объявлял кофейни пристанищем недовольных заведенными порядками и бездельников, очагом скандальных слухов, пришедших из-за границы. Абсурдный запрет долго не просуществовал и был смятен волной общественного недовольства. Вместо него правительство предложило продавцам кофе уплатить 500 фунтов и присягнуть королю, что тоже соблюдалось недолго, оставив по себе лишь пожелание рекомендательного характера не обслуживать в кофейнях шпионов.

О кофейнях в Москве есть такое стихотворение у Николая Ушакова:

Что же в сущности французская кондитерша приносит московской транжирочке? Жемчужный шоколад – взбитые в крепкую пену желтки с сахаром с небольшим добавлением какао. Причем Ушаков называет одно и то же блюдо сначала жемчужным шоколадом, а потом гоголем-моголем.

Шоколад пользовался куда большим расположением, чем кофе. Но настоящий русский напиток, конечно же, чай.

Можно, пожалуй, к этому вспомнить и о римском кафе, основанном в 1760 году. В уютной кофейне «Antico Caffe Greco» рядом с испанской лестницей часто бывали Стендаль, Казанова, Андерсен и Шопенгауэр. Стены кафе украшены портретами всемирно известных завсегдатаев и их автографами. Писал о нем и Гофман. А еще говорят, здесь часто заседал Гоголь, когда сочинял «Мертвые души» – на стене малого зала в рамке висит письмо Николая Васильевича ректору Санкт-Петербургского университета Плетневу: «О России я могу писать только в Риме, только там она предстает мне вся во всей своей громаде…» Если будете на Via Condoti, 86, прямо между магазинами Prada, попробуйте, например, фисташковый торт и лимонный пирог, а запить их можно коктейлем Red passion с красным апельсином и клубникой. Вход в кофейню, кстати, есть и с via delle Carroze, 61.