Тоби Уилкинсон - Древний Египет. Подъем и упадок

Цари прошлого подчеркивали свою роль в поддержании маат (истины, справедливости и порядка в мироздании), Эхнатон считал, что «живет духом маат , как сами боги». Значит, истина утратила самостоятельное существование вне воли царя: истиной, по определению, было то, чего желал он. Традиционные ритуалы обновления царя, прежде всего ритуалы сед и праздник Опет, обеспечивали «одноразовое» омоложение царя, до следующего праздника. У Эхнатона (когда он был еще Аменхотепом IV) сед в Ипет-Сут имел совершенно иной смысл, означая постоянное обновление царя и Вселенной. За счет совместного правления Атона и царя мир вернулся к своему изначальному состоянию, каким он был сразу после акта творения. Вселенная Эхнатона обретала (или претерпевала) возрождение каждый день, в соответствии с ежедневным возвратом солнца, под благотворным присмотром божественной триады — Атона, царя и его супруги.

Практические приложения столь неординарной догмы были не менее радикальными. Для божества, чья сила передавалась посредством лучей, заключалась в свете как таковом, замкнутое, потаенное святилище — какие строились для богов и богинь начиная с первых веков цивилизации — было бесполезно. Поклонение Атону требовало храмов под открытым небом, где можно было бы разместить груды жертвоприношений, которые напрямую достанутся богу. По сути, весь город Ахет-Атон был одним большим храмом Атона, поскольку лик солнца можно было созерцать и почитать в любой момент дня, достаточно было лишь поднять голову. На это прямо указывает «царское имя», присвоенное Атону в честь его юбилея (1351 год). Хотя «имя» было вписано в классический царский картуш, оно представляло собой, скорее, лаконичную формулировку нового кредо:

«Живи! Ра-Гор-Двух-Горизонтов, который ликует на небосводе в облике Света, имя коему — Атон».

Так же, как Эхнатон взял на себя роль Света (бога Шу), так и его новый город, Ахет-Атон, «небосвод Атона», стал местом, где ликовал Атон: бог, царь и святой город в прекрасном единении.

Хотя в теории Атон не нуждался ни в храмах, ни в жрецах, на практике Эхнатон не мог — как бы сильно ему ни хотелось — посвятить служению все свои дни с утра до вечера. Все-таки он был не пророком новой религии, а главой государства. Поэтому, уступая общепринятым обычаям, вскоре после переезда в Ахет-Атон он учредил должность верховного жреца Атона.

Мерира, «любимец Ра», возник словно ниоткуда — или, возможно, постарался скрыть начало своей карьеры и происхождение. Подобно большинству приближенных Эхнатона, он, по-видимому, всем был обязан царю. Таким образом, преданность его была гарантирована. Официальное назначение его провели в Царском доме, в центре города. Эхнатон и Нефертити вместе со своей старшей дочерью Меритатон появились на царском балконе, где ради такого случая уложили богато вышитые подушки. Мерира, в длинной белой тунике с красивым кушаком, сопровождаемый своими служащими, предстал перед царем и опустился на колени, а царские писцы фиксировали все подробности события. (Даже при Эхнатоне Египет не избавился от страсти всё записывать.) За спинами мастеров пера стояли мастера дубинки, готовые пустить оружие в ход при малейшем признаке беспорядка. Стражники, как и писцы, были обыденными фигурами жизни в Ахет-Атоне.

Царь произнес официальную речь, подтверждая назначение Мерира, и публика отозвалась кликами восхищения. Когда тишина восстановилась, Мерира ответил, как полагалось, короткой фразой: «Щедро вознаграждает Атон тех, кто ублажает его» [207]. Это был образец краткости и благочестия. Затем слуги подняли его на плечи и унесли из дворца.

Вершины своей карьеры Мерира достиг несколько лет спустя, когда ему было даровано «почетное золото» — наивысшая награда за верную службу. Пока царь один за другим надевал на шею верховного жреца золотые воротники, жрец, присутствующие должны были восторженно внимать долгой, многословной и высокопарной речи Эхнатона. Театральность и отрепетированность церемониала посвящения Мерира показывает, что стиль монарших аудиенций мало изменился за 3500 лет [208]. А полученные им награды напоминают нам о том, что повадки деспотов и их раболепствующих лакеев регулярно воспроизводятся по образцам седой старины.

Видимо, вскоре после назначения Мерира верховным жрецом царь задумался над созданием более развернутой формулировки своей веры. Ее называли просто и пугающе — Учением. Так возник «Великий гимн Атону». Написан он разговорным языком того времени, а не классическим стилем прошлого; авторство, возможно, принадлежит самому царю. Гимн считается «одним из самых значительных и прекрасных образцов поэзии, дошедших до нас от догомеровского мира» [209]. Это, несомненно, шедевр; его экзальтированный тон и богатая образность оказали глубокое влияние на религиозных писателей последующих веков — в частности, на авторов еврейских псалмов. Высокие сановники Эхнатона велели выбить текст гимна в своих гробницах в качестве демонстрации своей верности идее, благодаря чему мы можем прочесть его и сегодня. Он заслуживает пространного цитирования — ничто не передаст безграничного восторга новой религии (хотя бы в душе самого Эхнатона) лучше, чем эти слова [210].

Развернутая в гимне тема богатства и изобилия сотворенного мира находила визуальное выражение в великолепных росписях стен, потолков и полов в царских дворцах. Однако жизнь простого народа была далека от этих красот, даже в образцовом новом городе Эхнатона. Рядом с великими дворцами и храмами бедняки Ахет-Атона жили недолго и трудно. Скелеты их, найденные археологами, говорят о скудной пище, стрессах и чрезмерных физических нагрузках. У одних от ежедневного ношения тяжестей был непоправимо искривлен позвоночник. Другие день напролет сидели на корточках или стояли на коленях на глинобитном полу, работая с тиглями расплавленного металла либо выдувая стекло в мастерских города. Горы снеди, словно в насмешку, жертвовались Атону — а дети не получали полноценного питания и, став взрослыми мужчинами и женщинами, оказывались физически слабы и подвержены таким хроническим заболеваниям, как анемия или spina bifida [212] .